довольно высокой белой каменной оградой.

Господский дом своим фасадом с множеством окон, защищенных красивыми зелеными жалюзи-ставнями, смотрел на равнину, раскидывавшуюся во все стороны. С равнины на гору вела широкая и отлогая, хорошо утрамбованная дорога, также замкнутая с обеих сторон белой каменной оградой. Сверху эта дорога упиралась в монументальные ворота, а внизу — в другие, более легкие, но двойные, которые вели во внутренний двор гасиенды. Вообще вся усадьба представляла собою настоящую крепость, которая, в случае надобности, могла выдержать какую угодно осаду. К гасиенде примыкали обширные плодоносные земли и леса.

В одной из богато убранных комнат второго этажа гасиенды одевались к ужину обе хозяйские дочери: восемнадцатилетняя Гертруда и шестнадцатилетняя Марианита. Обе девушки были одарены той исключительной красотою, которою отличаются креолки, и их недаром называли лас-пальмасскими сильфидами.

Приколов к лифу палевого платья ярко-красный бант и этим довершив свой туалет, Марианита подошла к открытому окну и стала смотреть на равнину, между тем как ее старшая сестра, покрытая, точно мантией, своими только что распущенными длинными, густыми черными волосами, полулежала в легком плетеном кресле, ожидая, когда волосы «отдохнут» и их можно будет укладывать под гребенки.

— Все еще никого не видно: ни дона Фернандо, ни дона Рафаэля, между тем скоро уже будет совсем темно! — досадливым тоном проговорила Марианита. — Кажется, я совсем напрасно так вырядилась.

— Не горюй, твой Фернандо наверное не замедлит приехать, — утешала старшая сестра младшую.

— Ты говоришь это так спокойно потому, что не ожидаешь жениха, как ожидаю я! — с живостью возразила Марианита. — Ты, должно быть, и понятия не имеешь о том, что значит любить? Я от ожидания готова прийти в полное отчаяние, а ты ведешь себя точно деревянная кукла и даже не спешишь одеваться. Хороша невеста!.. Ах, вот, наконец, и всадник! — быстро перешла она на другой тон и указала рукой в окно.

— А на какой он лошади? — спросила Гертруда, в больших темных глазах которой мелькнул огонек.

— Увы! Этот всадник не на лошади, а на муле! — разочарованно воскликнула Марианита. — Да, это не красивый рыцарь, который разогнал бы нашу скуку, а какой-то священник… Впрочем, был же у нас недавно молодой падре. Он не хуже кого другого играл на мандолине и красиво пел разные песенки. Может быть, и этот… Едет прямо к нам… несется вскачь… Вот увидал меня, кланяется… Придется, пожалуй, сойти вниз и поцеловать его руку, — с легкой улыбкой добавила девушка.

— А не едет ли вслед за ним еще кто-нибудь, вроде твоего Фернандо? — процедила сквозь зубы Гертруда тоном, в котором слышались скука и разочарование.

— Еще?.. Да и в самом деле кто-то едет, и тоже очень спешит, — ответила Марианита, снова выглянув в окно. — Ну, это какой-то погонщик с целым десятком нагруженных мулов. Он погоняет их изо всех сил и также направляется сюда. Что бы это значило? Уж не случилось ли чего особенного? Эти люди точно спасаются от какой-то опасности… Да, наверное, что-то случилось, — с все возрастающей тревогою продолжала девушка. — Слышишь, Гертруда, какой шум поднялся на дворе? Как только священник въехал во двор, вся наша челядь взбудоражилась и загалдела. Должно быть, священник привез какую-нибудь дурную весть… Господи! Уж не готовятся ли напасть на нашу гасиенду эти разбойники-повстанцы? Говорят, они…

— Как тебе не стыдно, Марианита, называть разбойниками людей, которые поднялись на защиту своей свободы и во главе которых стоят лучшие люди?! — с негодованием прервала сестру Гертруда.

— Да как же они не разбойники? — возразила Марианита. — Ведь они ненавидят испанцев, а в наших с тобой жилах течет испанская кровь, притом и наши женихи испанцы. Я так люблю своего…

— Мне кажется, ты только воображаешь, что любишь его, — снова перебила Гертруда. — Истинная любовь выражается совсем не так, как у тебя.

— Ну, уж позволь мне самой решать, люблю я его или нет! — горячо возразила Марианита. — Во всяком случае, я собираюсь стать его женою и не хочу, чтобы у нас с ним были разные убеждения. Да и наш отец…

Вдруг раздавшиеся на дворе звуки набатного колокола положили конец опасной беседе сестер, — опасной потому, что она коснулась темы, которая тогда в Мексике часто превращала самых близких людей во врагов и поселяла раздор в семьях, разделяя их на два противоположных лагеря.

Услыхав звуки колокола, Марианита бросилась было к дверям, чтобы спуститься вниз и узнать, что случилось, но была остановлена внезапным появлением горничной, которая, вся запыхавшись, испуганно вскричала, едва успев переступить порог комнаты:

— Спаси нас, Пресвятая Дева Мария!.. На нас надвигается наводнение!.. Вода уже подступает… она совсем близко!..

— Наводнение?! — в один голос испуганно воскликнули сестры.

Марианита в ужасе крестилась, а Гертруда, вдруг изменив своей напускной сдержанности, вскочила с кресла и, подбирая на ходу обеими руками свои роскошные волосы, подбежала к окну. Выглянув, она невольно воскликнула:

— Спаси, Господи, Рафаэля!

— Спаси, Господи, Фернандо! — вторила ей с дрожью в голосе младшая сестра.

— Спаси, Господи, всех, кого застигнет в пути наводнение! — воскликнула, в свою очередь, горничная и в утешение своей младшей госпожи поспешила сказать ей: — Насчет дона Фернандо не беспокойтесь, сеньорита: он прислал одного из своих вакеро к дону Мариано с известием, что прибудет сюда завтра в лодке… Ну теперь мне нужно бежать опять вниз: я там нужна, — прибавила она и поспешно вышла из комнаты.

— Приедет в лодке! — радостно повторила вся просиявшая Марианита. — Слышишь, Гертрудочка: Фернандо приедет в лодке! Ах, как это будет весело! Мы отправимся ему навстречу в нашей парадной барке, убранной пестрыми флагами и цветами. Я непременно упрошу папу…

Но, взглянув на сестру, она невольно прикусила язык и устыдилась своей эгоистичной радости. Гертруда, полуприкрытая своими роскошными волосами, стояла на коленях перед изображением Мадонны.

— Прости меня, моя дорогая Гертрудочка! — сквозь слезы виновато проговорила она, опускаясь на колени рядом с сестрой и целуя ее в низко склоненную голову. — Прости мне, что я в