Тирольский вариант Песочника — забавный Смоляной человечек — ходит с пастушьей сумкой, наполненной смолой, и мажет ею детские глазки, после чего они сразу слипаются. Он также носит про запас веревку, связующую сон и смерть, и эта веревка надежно сковывает детское тело [447].

В Скандинавии аналог Песочного человека — Jon Blund, которого впервые упомянул шведский историк Олаф Верелий (1618–1682), в Голландии — Klaas Vaak; в Финляндии — Nukku Matti, описанный поэтом и фольклористом С. Топелиусом. В целом эти существа доброжелательны к детям, как и знаменитый Оле Лукойе, популяризованный Х.К. Андерсеном. Для усыпления детей Оле использует сладкое молоко и два зонтика. Пестрый зонт навевает чудесные сны послушным детям, обычный зонт отнимает сновидения у баловников. Как видите, образ Песочника смягчился — кошмары уже не упоминаются. Андерсен изменил бы себе, если бы не привнес в сказку высокую мораль. Оле Лукойе рассказывает о своем брате по имени Смерть. Братишка суров, но справедлив. Он приходит к тем, кому пора уйти из этого мира (и только к таким), закрывает им глаза и молча уводит за собой [448].

Оле Лукойе и его соратники, несомненно, варьируют древнегреческие предания о богах смерти и сновидений. Два брата у Андерсена — это братья-близнецы Гипнос и Танатос. Бшнос расположен к людям, Танатос не любит человеческих даров:

Автор этих строк Гесиод тем не менее величает обоих братьев "ужасными богами", живущими на краю мира, где на них никогда не взирает Солнце-Гелиос. Учитывая, что Солнце издревле ассоциировалось с божественным глазом, равно как и прочие небесные светила, мы можем выявить антитезу: глаз — сон (смерть).

Деление снов на истинные и ложные восходит к Морфею, сыну Гипноса, чья эмблема — сдвоенные ворота в мир сновидений. Как и Оле Лукойе, Морфей пользуется снотворной жидкостью. Согласно Овидию, он действует не один, а с братьями Фобетором и Фантазом:

Боги снов опять порождают ужасы. "Страшилом" именуют Фобетора (греч. фород — "страх"), принимающего животные обличья. Фантаз же, облекающийся в бездушную плоть, подозрительно напоминает ночного демона Атцыса. А что это за "другие", посещающие народ, остается только гадать — Овидий о них умалчивает.

Греческие боги имели предшественником шумерского Нимтара ("судьба"), посланника подземной владычицы Эрешкигаль, отводившего умирающего в нижний мир. В позднейших арабских преданиях этот антропоморфный персонаж раздвоился на уподобленного ангелам Азраила и собственно Смерть [451].

Прежде чем коснуться ближайших родственников немецкого Песочника, разберемся с некоторыми символами. Песок, судя по всему, символизирует время (ср. песочные часы), чье течение нарушает смерть. С подачи мамы Натанаэля песок попытались соотнести со слипанием век перед сном, вызванным биологическим снижением деятельности секреторных желез. Но глаза лучше слипать смолой, как это делает Смоляной человечек. Символика же смолы неопределенна. Деготь, имеющий в санскрите корень dah (dagh) — "гореть", одновременно символизирует зло и благо. "Черным как деготь" бывает грешник, а русалку представляют вымазанной дегтем и называют смолянкой. С другой стороны, деготь может просветлять зрение (!) и лечить куриную слепоту: "Деготь, возьми от меня слепоту, а мне дай светлые глазоньки!" [452]

Глаз связан с верховными божествами (Око Ра, глаз Одина, Всевидящее Око) и всепроникающим божественным знанием, но он в состоянии испепелять, обращать в камень, ввергать в отчаяние и ужас (Медуза, василиск, "дурной глаз"). Однако эти особенности глаза, в отличие от древнегреческой антитезы, в легенде о Песочнике не нашли отражения. Разве что Коппелиус мог собирать глаза для алхимических опытов как некий источник знаний: "Теперь у нас есть глаза — чудесные детские глаза!"

Отсылка к луне, где живут "детушки" Песочного человека, не кажется мне значимой. Но на всякий случай приведу два "глазных" мифа. Боги убивают великана Тьяцци, а Один вынимает его глаза и забрасывает их на небо, откуда они светят двумя звездами. В мифе бороро дети крадут приготовленную их матерями кукурузную муку и просят бабушку испечь вкусный пирог. Добрая старушка кормит ребятишек, а те, чтобы она не проболталась, отрезают ей язык. Та же судьба уготована домашнему попугаю. Предвидя гнев матерей, дети взбираются по лиане на небо. Бабушка мычит, попугай хрипит, и матери не могут ничего понять, пока не обнаруживают свисающую с неба лиану. Они лезут наверх, а детишки перерезают лиану. Бух! В наказание за жестокосердие дети превращаются в звезды, а их глаза украшают ночной свод [453]. К этим мифам можно добавить историю кузнеца Велунда, выковавшего драгоценные камни (читай "сияющие звезды") из глаз убитых им сыновей своего тюремщика, конунга Нидуда: "Ясных глаз яхонты яркие мудрой отправил супруге Нидуда".

И последнее свойство глаз. Они считаются вместилищем души, поэтому в мифах особую роль играет похищение глаз или ослепление их носителя. Забрав глаза, Песочник не просто убивает ребенка, но и получает колдовскую власть над его душой. Ради этой власти охотились за глазами людей тролли и прочие строители.

На мотив ослепления в сказках обратил внимание Пропп. В избушке Яги герой жалуется: "Дай-ка мне наперед воды глаза промыть". Разбойники иногда ослепляют свою жертву, а мачеха не прочь заиметь глаза и язык падчерицы. В подземном царстве Яги пребывает в плену старик богатырь, у которого она "выкопала глаза". При инициации неофиту залепляли глаза, а в сказке герой приобщается к миру мертвых с его слепой Ягой [454]. Однако мы уже знаем, что слепота — не самый верный признак Яги. Смерть же героя должна сопровождаться не ослеплением, а обретением глаз.