‒ Но всё осталось по-прежнему?

‒ Нет, ‒ качает головой, ‒ стало ещё хуже. Теперь взрослому мальчику требовались взрослые развлечения, на которые, как ты понимаешь, денег у него не было.

‒ Он просил у тебя?

‒ Постоянно. Каждый день с протянутой рукой возле дверей отеля. Света даже в шутку назвала его попрошайкой… Я обижалась, но по факту ‒ в чём она не права?

‒ К сожалению, права, Вишенка.

‒ И, если я была уверена, что самое страшное произошло в подростковом возрасте, то ошибалась. Как же я ошибалась, Лис! Несколько раз гасила карточные долги, когда Миша вдруг возомнил себя великим картёжником; оплачивала разбитые автомобили, за руль которых он садился по принципу «я просто покататься»; забирала из больницы после избиений и попоек; вытаскивала из полиции и ещё много-много всего. Но вершиной этой гигантской пирамиды проблем, стал разбитый автомобиль за двадцать миллионов… ‒ замолкает, прижавшись к моей груди. Уже не плачет, лишь стирая мокрые дорожки с лица.

Мой стойкий оловянный солдатик. Такая хрупкая, нежная, ранимая, но одновременно с этим непоколебимая, упорная, непреклонная. Восхищаюсь той, что так уверенно держала оборону, не позволяя проникнуть в свой маленький мир, который она с таким трудом построила.

‒ Миша всегда был таким эгоистом?

‒ Не знаю, ‒ пожимает плечами, ‒ наверное. Родился недоношенным, слабым. В детстве постоянно болел, и часто мы с отцом оставались вдвоём, пока мама в очередной раз находилась с Мишей в больнице. Она была им полностью поглощена, ни на секунду не выпуская из вида. Сначала я ревновала, желая заполучить внимание мамы, а потом папа объяснил, что Мише забота нужна больше. Как думаешь, если бы они были живы, брат вёл бы себя точно так же?

‒ Возможно нет, потому как отец одёргивал бы его на правах старшего, но со временем сущность Миши всё равно бы проявилась. И все его «хочу» были бы адресованы родителям. Успокоилась?

‒ Почти, ‒ кивает. ‒ Знаешь, я так от него устала ‒ невыносимо. Понимаю, что Миша единственный родной мне человек на этой земле, но я всё время живу в ожидании подвоха, подножки, очередной проблемы, которую придётся решать мне. Я перестала ему верить: каждое слово в итоге оказывается ложью, каждое обещание пустое, каждый поступок исключительно в его интересах. Иногда мне кажется, что мы и не родные вовсе, словно я посторонний человек, который иногда выгоден для него. Всё. И сейчас, когда Миша завален работой в твоём салоне и воет от её количества, мне его не жалко. Совсем. Он звонит, а я не могу себя заставить ответить, потому что знаю ‒ кроме обвинений и претензий ничего нового не услышу. Мне должно быть стыдно, да?

‒ Нет, Лана, не должно. Миша уже большой мальчик, который должен научиться жить самостоятельно. Наступит момент, когда он создаст свою семью, если, конечно, сможет полюбить кого-то больше, чем себя.

‒ А он ведь уверен, что всегда будет жить со мной, ‒ хмыкает, и я вспоминаю, что Лана говорила полчаса назад Мише. ‒ Один раз он уже разрушил мои отношения, считает, что и впредь получится.

‒ Предполагаю, с блондином?

‒ Да.

‒ Расскажешь?

‒ Ты действительно хочешь знать? ‒ Вскидывает взгляд, настороженно заглядывая в глаза.

‒ Да.

‒ Познакомились в отеле. Игнат работал доставщиком в фирме, которая поставляет нам матрасы. Через несколько месяцев стали жить вместе. Миша, подобному дикому зверьку, отчаянно отвоёвывал свою территорию, вступая с новым соседом в конфликты по поводу и без. Квартира превратилась в поле битвы, которая никогда не заканчивалась. Я совершила ошибку, встав на сторону брата, когда нужно было позволить Игнату поставить его на место. Отношения закончились без ссор и обид, он просто ушёл.

‒ А дети? ‒ Лана вздрагивает, как от удара током.

‒ Что дети?.. ‒ шепчет.

‒ Детей с блондином не планировали?

Отворачивается, пряча глаза. Непонятная реакция, которую я уловил несколько дней назад, когда спросил её, задумывалась ли она о ребёнке. Что-то едва заметное, острое, болезненное тенью проскользнуло на лице Ланы, оставив неприятное воспоминание во мне. Сейчас, когда она сжалась в моих руках, понимаю, что мой вопрос возможно останется без ответа. Но другого случая достучаться не будет.

‒ Расскажи, ‒ прошу ‒ мягко, с опаской, что оттолкнёт.

‒ Лис, я была вместе с родителями, когда они разбились. ‒ Одно предложение, а мой пульс за секунду разгоняется до сумасшедшего. ‒ На заднем сидении. Пристёгнута. Удар пришёлся в сторону водителя. Машину отбросило в сторону, впечатав в отбойник. Папа умер на месте. Мама ещё сутки прожила в больнице. У меня перелом правой руки, ключицы, сотрясение мозга и внутренние повреждения. Мне сделали операцию, и я… ‒ осекается, поджав губы.

‒ Ну?

‒ Это слишком личное, Лис.

‒ Мне ты можешь рассказать всё, ‒ заключаю её лицо в ладони, зафиксировав перед собой.

‒ Мне удалили один яичник, да и со вторым не всё идеально, ‒ выдаёт скороговоркой. ‒ Мои шансы забеременеть пятьдесят на пятьдесят, а, возможно, и того меньше. Регина меня уверяла, что сейчас есть множество способов справиться с этой проблемой, нужно лишь время, терпение и желание.

‒ А блондин ждать не захотел. Я правильно понимаю? ‒ Лана согласно кивает. ‒ Я терпелив, Вишенка.

‒ О, да, терпения тебе не занимать, Елисей Маркович! ‒ улыбается, но тут же становится серьёзной. ‒ Ты правда готов ждать, сколько потребуется?

‒ Я решу любые проблемы. Только впусти в свою жизнь, перестань отталкивать и бежать. Я не требую сдаться, желаю лишь стать широкой спиной, за которой ты всегда можешь укрыться.

Её глаза блестят от подступающих слёз. Бродит взглядом по моему лицу, часто дышит. А я, будто приговорённый, ожидаю вердикта, который прямо сейчас вынесет моя несносная Вишенка. Так близко, как сейчас, я никогда не был, и, если Лана вновь закроется, отдалится, мне уже не вернуться в её маленький мир.

Жду слов, но взамен получаю поцелуй ‒ глубокий, сладкий, ‒ будто душу из меня выпивает, вытягивая без остатка, но отдаёт взамен себя. По телу скользит обжигающий жар, пробираясь под кожей и опаляя сердце. Зарываюсь пятернёй в длинные волосы, притягиваю ещё ближе, чтобы не ускользнула, позволила насытиться. Погружаюсь в забытьи, сосредоточенный на Лане, но на краю сознания всё же плавает мысль, которую я озвучил сегодня Артуру.

‒ У тебя есть загранпаспорт? ‒ спрашиваю, с трудом оторвавшись от сочных губ.

‒ Да.

‒ Через неделю мы летим в Испанию.