Действительно, еще в юртах с них содрали абсолютно всю одежду, не оставив ничего, даже нательные крестики сняли. Артемов тогда подумал, что все – конец! Ведь перед казнью жертву завсегда раздевают!

Однако их тут же переодели. К великому удивлению, в чистую и новую монгольскую одежду, в синие, отороченные дорогим шелком халаты. Дали хорошо стачанные кожаные сапоги и высокие островерхие шапки. Даже вышитое китайскими дракончиками нижнее белье напялили, куда круче застиранных подштанников из желтоватой дешевой бязи.

Щедро переодели, не жмотясь, круто и стильно по местным меркам – и перевоплотились два русских мужика в одно мгновение в монгольских нойонов, или бурятских тайшей, что скорее всего, ибо «раскулачили» явно Баяна, выгребли из его сундуков самое лучшее.

Но сейчас шикарная прежде одежда пришла в крайне непрезентабельное состояние – синий цвет от пыли превратился в серый, и пахло за версту едким конским потом и не менее вонючим мужским запашком.

Да и питались они в дороге скверно, два раза всего останавливаясь в бедноватых стойбищах. Остальное время грызли похожие на подошвы ломти вяленой конины, закусывая их твердокаменными лепешками, которые размачивали в воде.

Исхудали от этой принудительной диеты они невероятно, хотя жирком и раньше не хвалились, а тут высохли так, что тесноватая одежда Баяна стала Артемову в самый раз, а вот на Пасюке одеяние болталось, как на детских плечиках ватник золотаря.

Подумав про то, Родион осекся – в последнее время он стал опасаться своего старшего товарища: тот явно темнил, уходил от ответов, и вместе с Шубиным заставили его разыграть спектакль с побегом красному командиру, что измывался над ним в Шимках.

Этот краснопузый, по мнению Родиона, оказался на проверку вполне нормальным русским мужиком, и который был ему ближе по духу, чем то казачье, что полоскало его в ледяной воде и пороло нагайкой.

Но разве изложишь эти мысли Пасюку? Ведь враз придушит, как куренка, руки у него по локоть в крови стали. Народу целую прорву ухлопал и еще улыбается…

– Ножичек хороший, сгодится!

Родион отвлекся от мыслей и увидел, что Пасюк уже приспосабливает к поясу длинный кинжал.

– А здесь что такое тяжелое? Никак монеты?

Завязки были сдернуты, и из кожаного мешочка буквально хлынул золотой водопад, в котором редкими вкраплениями белели серебряные кружочки, будто рыбные чешуйки.

– Однахо! – с трудом выдавил из себя Родион, зачерпнув горсть монет. Он старательно поморгал глазами, стремясь прогнать наваждение, но нет – золото никуда не делось, продолжая приятно оттягивать ладонь…

– Здравствуй, товарищ Ермолаев. Давно не виделись!

От знакомого скрипучего голоса Либермана, раздавшегося за спиной, Пахом вздрогнул и обернулся.

Начальник Особого отдела словно не заметил такой реакции, держался просто, будто встретил старого знакомца в дешевой харчевне и собирается выпить с ним шкалик водки, как в старое время. Вот только мнимое это было добродушие – глаза чекиста горели нехорошим огоньком.

Да и встретились они не за столом, а на Большой улице, что рассекала город пополам – от набережной Ангары, где еще высился памятник императору Александру III, до крутого бережка меленькой речушки Ушаковки, в устье которой пустили на «распыл» бывшего незадачливого Верховного правителя адмирала Колчака.

Дома стояли грязными и неприветливыми, стекла окон не мыты вечность. Пахом иногда удивлялся, почему так происходит, откуда берется такая убогость и грязь, стоит только утвердиться Советской власти, но одергивал себя постоянно, списывая все на войну и разруху, надеясь, что с наступлением мира и утверждением власти рабочих и крестьян все наладится и появится то самое светлое будущее, о котором постоянно вещали большевики. И он верил в это, не мог не верить! Ведь иначе зачем было затевать и делать революцию?!

– У меня для вас приятная новость, товарищ Ермолаев, рад вам ее сообщить!

Либерман улыбнулся, взяв короткую паузу. От мучительного ожидания у Пахома вся спина покрылась потом – ничего хорошего от такого начала разговора он не ожидал.

– Ваш рапорт удовлетворили, и вы переведены на службу в Особый отдел. Так что поздравляю!

– Но как же, – совершенно растерялся Пахом. – Я же…

– Мы знаем, что сейчас вы переведены в разведотдел армии, и то, к чему готовимся. Работайте дальше и хорошо трудитесь, честно, как надлежит бойцу революции. Это будет нам во благо. Но с этого дня вы служите в ЧК, так что никогда не забывайте, какая сила стоит за вашей спиной. Карающий меч революции!

Пахом сник, внутри все разом заледенело. Надежда на то, что о нем забыли, погасла сразу, будто на едва-едва тлеющие угли разом обрушили ведро холодной воды. Пшик, и все!

Попала собака в колесо, так беги и пищи. Намек на карающий меч он понял сразу – стоит ему сейчас заартачиться, и чекисты под трибунал моментально сунут, благо есть за что, имеются грехи. Да и, в конечном счете, кто ему «военспец» Николаев – не сват и не брат!

– Мы не доверяем бывшим царским офицерам, товарищ Ермолаев! А потому во благо Советской власти теперь имеем над ним пригляд и с вашей стороны. Так что хорошо выполняйте свои обязанности и держите нас в курсе всего происходящего!

– Так точно! – уже чуть громче произнес Ермолаев, демонстрируя рвение. А что ему еще оставалось делать?

– Вот и хорошо. Да, я совсем забыл сказать вам про новость. Губчека отправила и свое ходатайство, совместно с представлением комбрига Грязнова, о представлении вас ко второму ордену Боевого Красного Знамени. Вы и в сибирском походе отличились, и в Тунке из лап белогвардейцев вырвались, в бою как настоящий лев сражались!

Ермолаев промолчал на эти славословия – в душе было как никогда пакостно. Он словно собака на цепи, которой кость бросили…

– Надо же – первый раз в жизни царский империал в руке держу!

Пасюк хмыкнул, рассматривая бородатый профиль расстрелянного в Екатеринбурге императора Николая II. Золотой кругляшок был чуть меньше единственного серебряного полтинника, но уже с изображением отца последнего российского самодержца, который вошел в историю под именем Александра III «Миротворца».

– За такие деньжищи можно еще раз такое путешествие проделать, а лучше обратно…

Рядом каким-то странным, глухим голосом произнес Родион и сглотнул. Александр видел, что парня начала обуревать «золотая лихорадка» в ее чистейшем виде – в широко открытых глазах заплясали желтые огоньки.

– Вот что внезапно свалившееся на голову богатство с мозгами делает, – Пасюк предупредительно сжал кулак, вроде как ни к чему не обязывающим жестом, но тот понял его правильно и помотал головою, прогоняя наваждение и постепенно успокаиваясь.