Один из моих консультантов, Нил Спектор, выяснил, что у Шпицев мало что осталось. По законам штата Флорида, кредитор не вправе отобрать у должника дом, и Шпицы заложили почти всю свою собственность, вероятно, чтобы покрыть судебные издержки и внести залог. Когда штат Флорида согласился удовлетворить нашу претензию и выплатить компенсацию, Карен Гиверс посоветовала Кортерам добиваться досудебного урегулирования двух других исков. Они так и сделали. Мы сообща решили, что мне не стоит пропускать школу из-за этих слушаний, раз за разом созываемых по иску о небрежности, возбужденному против штата, и по иску о нарушении моих гражданских прав работниками органов опеки, поданному в федеральный суд.

Фил и Гэй держали меня в курсе переговоров. Они, как и я, сочли предложения другой стороны оскорбительными.

– Надеюсь, дело все-таки дойдет до суда, – заявила я, – пусть меня услышат, даже если мы проиграем.

Карен Гиверс намеревалась взять показания у Дарлы, Тоби и других детей, которых усыновили Шпицы. Судья, хоть и далеко не сразу, дал мисс Гиверс разрешение отправить каждому из них письмо, обязав управление по делам семьи и детей доставить письма к определенному сроку. Неожиданно адвокат, представлявший управление, предложил нам еще раз встретиться при участии медиатора.

– На этот раз они заинтересованы по-настоящему, – сказала мисс Гиверс, – поскольку, если мы придем к соглашению, им не понадобится отправлять эти письма.

– Ты не будешь возражать, если мы примем отступные? – спросил Фил.

– Но это означает предать Дарлу! Она была мне как сестра, хоть и недолго…

– Прежде всего мы обязаны думать о тебе, – возразил Фил.

– Деньги для меня не главное!

– Мы даже не смогли найти Дарлу и остальных, а если нам это и удастся, нельзя с уверенностью сказать, что они захотят поддержать твой иск, – со вздохом сказала Гэй. – Никаких гарантий, что мы выиграем, нет. А если и так, другая сторона может подать апелляцию, и тогда мы застрянем надолго: апелляционный суд в силах изменить первоначальное решение либо вообще назначить новое разбирательство.

– А так мы бы могли отложить денег на университет, – добавил Фил.

– Некоторые из детей, которых представляла Карен Гиверс, отсудили значительные суммы, но, несмотря на это, им фактически негде жить – они попросту не смогли получить эти деньги, – продолжала Гэй.

– И Дарле будет негде жить!

– Мы разыщем ее и поможем составить исковое заявление, если она того захочет, – упорствовал Фил.

– Делайте что хотите! – фыркнула я, поджав губы.

По возвращении с переговоров Фил и Гэй сообщили мне, что дело закрыто.

– Как закрыто? – в недоумении переспросила я и уставилась на них. – Не может быть!

В памяти промелькнули горы отчетов из моего досье, красноречиво свидетельствующие о безалаберности соцработников, которые отказывались мне верить, беспричинно гоняли меня с места на место, разлучили с братом… Изначально я хотела наказать Шпицев, однако соцработники тоже должны получить по заслугам! Невеселые мысли вогнали меня в непреодолимую тоску, но то была уже не тоска по маме, а безысходность: органы опеки могли сделать куда больше для нее – для нас… Впрочем, я тут же вернулась с небес на землю: никакой суд не в силах осуществить мои мечты о счастливой жизни рядом с мамой.

Наверное, у меня был очень уж поникший вид, потому что Фил сказал:

– Я думал, ты понимаешь, что этим может все кончиться.

– Все наши усилия испарились за один день! Просто не верится.

– Они были согласны почти на все, только бы не отправлять эти письма, – ответил Фил.

– Так что, суда не будет? – Я беспомощно взмахнула руками, как подбитая птица.

– Все когда-нибудь кончается, теперь у тебя есть хоть какая-то определенность, – подытожила Гэй.

– Мы ведь уже были в полушаге от Дарлы…

И я бессильно опустила руки.

* * *

Со временем я успокоилась: судебная волокита окончена, и ни Шпицев, ни бывших кураторов я больше никогда не увижу. С каждым днем поступало все больше приглашений выступить с речью. График школьных занятий у меня был довольно плотный, но я все-таки прочла доклад на нескольких судейских конференциях, съезде социальных работников и на форуме приемных родителей. Я также выступила на международном съезде рестораторов сети «Вендис» в Лас-Вегасе перед началом благотворительного аукциона, все средства от которого пошли в Фонд поддержки усыновления, основанный Дейвом Томасом, владельцем сети «Вендис». К тому времени мистер Томас уже умер, однако я с теплотой вспоминала свою встречу с ним в один из дней моего рождения. Он сказал тогда, что у меня все будет хорошо. Жаль, что он не увидел меня на сцене! Но я все равно произнесла слова благодарности в его адрес.

Как-то во время рождественских каникул Гэй наткнулась на видео со дня удочерения и, прежде чем я успела возразить, вставила кассету в видеоплеер. Заметив, как пять лет назад я вытиралась после ее поцелуя, она промолвила:

– Понятно. На семейных праздниках показывать это не будем.

– Сколько с тех пор воды утекло, – согласился Фил.

– Забавно, – сказала я, улыбнувшись, – тогда мне не нужен был никто, а теперь я не могу обойтись без вас.

Не буду утверждать, что привязалась к Гэй так же, как к родной маме. Они совсем не похожи, и с Гэй меня не связывают те мощные воспоминания, которые магнитом притягивали меня к маме, несмотря на годы и обстоятельства. То, что я чувствую сегодня по отношению к маме, скорее жалость, чем любовь. Ее бросили совсем маленькой, жизнь не сложилась, и никто ей не помогал. Но хотя она и не смогла меня вырастить, она меня любила. Если бы ей досталась хоть часть денег, которые получали Шпицы или другие приемные родители, она смогла бы устроиться в Тампе вместе с нами. Я надеюсь, что смогу видеться с мамой, как с другом, однако прежнего желания во что бы то ни стало быть рядом с ней у меня уже нет.

Мне по-прежнему становится горько и обидно при мысли о миссис Шпиц: государство платило ей, чтобы она заботилась о детях, лишенных родительской ласки, а она ломала их жизни. Кроме того, меня берет досада, когда я думаю о некомпетентных, равнодушных чиновниках, глухих к жалобам детей. У многих приемных детей нет собственного голоса, но я молчать не собираюсь. Я буду и дальше открыто говорить о том, почему так важно найти постоянный дом для каждого ребенка.

Пустые обещания нанесли мне глубокие раны. По мере того, как Кортеры не отступались от меня, росла и моя вера в других. День за днем Фил и Гэй доказывали, что всегда будут рядом, пока однажды я не только почувствовала себя в безопасности, но и захотела остаться. Наверное, это и есть любовь.

Лишь после десяти лет скитаний я обрела дом. Усыновление похоже на высаживание рассады: некоторые саженцы пересадку не выдерживают. У меня получилось укорениться, окрепнуть и расцвести, приспособившись к новой почве и климату. Однако я не забыла о своих корнях.