Увидев в прицел, как голова Костелло разлетается красными брызгами, я, словно удирающий от лисы заяц, рванул вверх по лестнице. Рывок – скоба отлетает вместе с замком, и я взлетаю в тамбур и на крышу. Снизу слышны крики и женский крик. Не отвлекаться, скоро здесь будут и мафия, и полиция.

Протираю карабин носовым платком. Не знаю, насколько сейчас развита дактилоскопия, но лучше подстраховаться. Обёртываю оружие поджидавшей меня здесь простынёй и аккуратно укладываю в выемку под днищем водонапорной бочки. Кто знает, как в будущем повернётся, вдруг этот карабин мне ещё пригодится?

Ну а дальше бегство по уже проторенному маршруту. К счастью, ни на крыше, ни в подъезде соседнего дома мне никто не встретился, и, выйдя на улицу, я не удержался, чтобы не посмотреть, хотя бы издалека, что происходит возле парикмахерской. Там уже толпился народ, кто-то отчаянно размахивал руками, слышались громкие голоса, а несчастный хозяин-толстячок, к которому люди боялись приближаться, словно к прокажённому, сидел на крыльце заведения, горестно обхватив руками голову.

Вдали послышалась сирена, и я предпочёл исчезнуть.

На следующее утро я держал в руках свежий номер «Нью-Йорк геральд трибюн» с заметкой о покушении на предполагаемого главаря социальной мафии Америки.

Новость была снабжена фото, на котором четверо копов несли носилки с укрытым простынёй телом.

«Окружной прокурор Нью-Йорка Томас Дьюи высказал предположение, что убийство Костелло[42] – результат внутренней борьбы между итальянскими гангстерами, – писал репортёр. – И происшедшее может означать, что начинается передел сфер влияния, новая Кастелламмарская война. А это – новые жертвы, в том числе со стороны мирного населения. И потому властям следует немедленно принять меры к тому, чтобы предотвратить зарождающуюся бойню».

Что ж, неплохо, если власти прислушаются к советам Дьюи. Тогда мафиози уж точно станет не до меня. Правда, и наш с Джорданом бизнес это может в какой-то мере задеть, но мы всё же не итальянцы, и я надеялся, что нам в этом плане повезёт.

Когда сутки спустя я показал Лэнсу газету, он со мной согласился. Но я не преминул добавить с толикой иронии, что, появившись в Нью-Йорке, я стал для многих большой проблемой, и ему ещё повезло, что он на моей стороне. Джордан же, усмехнувшись, предложил поспарринговать. Я был не против: мне требовалась какая-то психологическая разрядка, а употреблению крепких напитков я всегда предпочитал спортивные упражнения.

Вот не пойму, везёт мне или я по жизни такой крутой? Столько всего за год с небольшим произошло со мной, что другому на несколько жизней хватит, а я до сих пор цел и невредим. Может, за мной кто-то свыше приглядывает? Тот, например, по чьей воле я оказался в этом времени. А если это не природное явление, а и впрямь эксперимент какого-то разумного… сверхразумного существа? Нет, лучше не забивать себе голову всякой ерундой. Многие знания – многие печали.

Между тем наши дела всё больше шли на лад. В середине месяца я выплатил очередные дивиденды Вержбовскому и Науменко, не забыв отдельно премировать четвёрку своих бойцов. При этом я напомнил подполковнику и атаману, что пора бы уже приглядеть списанное судно на предмет превращения оного в «Русский клуб».

– Честно сказать, Ефим Николаевич, я мало разбираюсь в кораблях, поскольку всю жизнь служил в пехоте, – несколько смущаясь, заявил мне Виктор Аскольдович. – Может, вы уж сами?

Атаман тоже признался, что в морском деле ни черта не смыслит, равно как и в плавсредствах, но за идею «Русского клуба» он также обеими руками «за». Ладно, выкрою некоторое количество времени для нашего общего дела. Тем более что кое-какие намётки имелись. С этими мыслями я вечерком заявился по старому адресу и вытащил Лючано Красавчика из дома в ближайшую закусочную.

– Лючано, есть дело. Понимаю, что ты член профсоюза и всё такое, но по дружбе ведь не откажешься помочь?

– Да что нужно-то?

– В общем, нужно списанное судно. Не очень большое и не очень маленькое и чтобы нормально держалось на воде. Хотим сделать из него плавучее место отдыха под названием «Русский клуб». Тут тебе и музей русского оружия, и ресторан – куда же без него – с концертной программой, и настоящая русская баня, и даже шахматы с участием ведущих шахматистов мира. Тебе персонально, как ВИП-клиенту, организуем парилку с берёзовым веником и бочонком кваса. Поможешь найти подходящее судно? Материально не обижу.

– «Русский клуб»? Хм, хорошая затея. Да только чем я помогу? Кладбище списанных кораблей находится на Статен-Айленде, тебе нужно туда брать с собой человека, который разбирается в морской технике, чтобы оценил, будет ли судно держаться на плаву, во сколько обойдётся ремонт… Плюс в любом случае придётся оформлять соответствующие документы, раз это будет действующее плавсредство. Если хочешь, могу порекомендовать специалиста, который отлично разбирается в морских судах, он в доке работает механиком.

Так я познакомился с Николасом Шейком, приятным немолодым человеком и настоящим профессионалом своего дела. За неплохие комиссионные он съездил со мной на Статен-Айленд, где ржавели, наверное, сотни кораблей – больших, средних и маленьких, от бывших круизных лайнеров до некогда юрких катеров. Я объяснил Нику, что мне нужно судно среднего размера, с хорошей устойчивостью и не совсем гнилое. Желательно пассажирское, а не какой-нибудь сухогруз. Тот пообещал в следующий выходной нанять моторку и исследовать имеющийся в наличии материал. В итоге неделю спустя на выбор мне были предложены три более-менее приличных судна. Мне приглянулся бывший прогулочный теплоход, на борту которого ещё угадывалось название «Орфей». Теплоход был колёсный, как в фильме Рязанова «Жестокий романс», и работал на дизельном топливе.

– Двигатели, конечно, порядком истрёпаны, но починить их можно, – говорил Ник, вытирая ветошью перепачканные мазутом руки. – Колесо тоже требует ремонта. Плюс, сами видите, настил во многих местах прогнил, окна выбиты. Чтобы привести судно в рабочее состояние, да ещё кое-какой мебелью обставить, потребуется вложить тысяч пятьдесят долларов. Ну а там уж на свой вкус, насколько позволят средства.

У меня уже было отложено именно на «Русский клуб» около семидесяти тысяч долларов, так что такое предложение вполне устраивало. Тем более что казино и бордель исправно приносили приличную прибыль. Оставалось оформить всё это официально, и, не мудрствуя лукаво, я направился в юридическую контору Фунтикова. Пусть Христофор Венедиктович отрабатывает моё заступничество.

«Сцена 1. 1846 год. Нижний Манхэттен. Дом священника Валона по кличке Святоша. Лицо Святоши крупным планом. Он бреется опасной бритвой. Сзади подходит его сын, на вид лет двенадцати, зовут Амстердам. Порез на лице Святоши. Он отдаёт бритву сыну, тот вытирает лезвие о штанину. Святоша говорит: „Нет, сынок, никогда этого не делай. Кровь всё равно остаётся на лезвии”. Приподнимает его за подбородок пальцами: „Когда-нибудь ты это поймёшь”. Складывает бритву, убирает её в чехол и отдаёт сыну.