— Думаю, ему слишком хорошо, — сказал сержант Шэлли.

— Слезай со стула! — сказала штаб-сержант Мэри, убирая стул из-под меня. — Я бы скорее позволила грязному фермеру сидеть на этом стуле, чем такому умнику, как ты, — продолжила она, когда мое тело упало на грязный пол.

Боль в спине из-за состояния моего седалищного нерва убивала меня. С 20 июня от него не было покоя. Сержант Шэлли, очевидно, начинал уставать от меня, поэтому его босс предложил ему свежую кровь. Теперь штаб-сержант Мэри могла полностью проявить себя. Она начала допрос. Она разложила передо мной фотографии подозреваемых в терактах 11 сентября. На фотографиях были Мохаммед Атта, Зиад Джарра, Марван Аль-Шеххи, Рамзи бен Аль-Схиб, Халид Шейх Мохаммед и другие.

— Посмотри на этих ублюдков, — сказала штаб-сержант Мэри. — Хорошо, теперь расскажи нам, что ты знаешь об этих ублюдках!

— Клянусь Богом, я не скажу ни слова при любых обстоятельствах.

— Вставай! Охрана! Если не встанешь, будет плохо, — сказала штаб-сержант Мэри.

Перед тем как пыточный отряд вошел в допросную, я встал с согнутой спиной: натянутые цепи связывали мои руки и ноги, я был полностью привязан к полу. Цепи не позволяли мне стоять прямо[91]. До конца дня мне пришлось терпеть боль в каждой части своего тела. Я молча терпел ее до конца дня, пока мои мучители не устали и не отправили меня обратно в камеру. Я не сказал ни слова, будто меня там и не было. Ты, дорогой читатель, сказал им больше слов, чем я.

— Если тебе нужно воспользоваться уборной, вежливо попроси и скажи: «Пожалуйста, можно мне?», в ином случае делай свои дела в штаны, — сказала штаб-сержант Мэри.

Перед обедом штаб-сержант Мэри и сержант Шэлли уделили время оскорблениям моей семьи, в особенности моей жены. Ради моей семьи я не буду цитировать их уничижительные речи. Все время два сержанта предлагали мне только воду и холодную еду.

— Тебе нельзя есть горячую еду до тех пор, пока ты не будешь сотрудничать с нами, — сказал однажды сержант Шэлли.

Каждый раз когда они начинали пытать меня, я отказывался пить или есть. Штаб-сержант Мэри принесла свой обед, чтобы подразнить меня.

— Вкуснятина какая, ветчина такая вкусная, — говорила она, пока ела свой обед.

Тот день был посвящен сексуальным домогательствам. Сержант Шэлли покинул допросную, чтобы наблюдать из соседней комнаты. Штаб-сержант Мэри стала касаться моего тела и сказала, что изнасилует меня, если я откажусь говорить. «Честное предупреждение» — может сказать кто-то. Она медленно начала показывать самый убогий стриптиз, который вы только можете представить.

— Ты знаешь, закон не запрещает заниматься сексом с заключенными, — сказала она, снимая свою форму.

Она шептала мне на ухо: «Знаешь, я так хороша в постели» и «Американские парни любят, когда я шепчу им на ухо». Она говорила это и медленно раздевалась, надеясь, что я сломаюсь и освобожу ее от той боли, которую она причиняла сама себе. Было видно, что это не ее выбор действовать подобным образом. Но я не мог помочь ей и молчал. Она продолжала рассказывать об американских мужчинах и застенчиво хвалила себя, говоря фразы вроде: «У меня прекрасное тело».

Регулярно штаб-сержант Мэри предлагала мне другую сторону монеты.

— Если начнешь сотрудничать, я перестану приставать к тебе. Если не начнешь, я продолжу заниматься этим, и каждый день будет все хуже. Я очень хороша в этой работе, и поэтому мое правительство назначило меня на нее. Я всегда добивалась успеха. Заниматься с кем-то сексом не считается пыткой[92].

Штаб-сержант Мэри вела монолог, пока сержант Шэлли наблюдал из соседней комнаты. Он постоянно заходил в допросную и пытался заставить меня говорить.

— Тебе не одолеть нас, у нас слишком много людей, и мы продолжим унижать тебя американским сексом.

— У меня есть одна пышногрудая знакомая, завтра я приведу ее с собой, — сказала штаб-сержант Мэри. — По крайней мере, она будет сотрудничать, — иронично добавила она. Она не раздевала меня, но терлась о мои интимные части тела.

Ближе к вечеру еще одна команда начала пытать другого заключенного. Я слышал, что играет громкая музыка.

— Ты хочешь, чтобы я отправила тебя к тем ребятам, или будешь сотрудничать? — спросила штаб-сержант Мэри.

Я промолчал. Охранники называли «Коричневый дом» «домом для вечеринок», потому что большинство пыток проводилось именно здесь, ночью, когда тьма окутывала жалкий лагерь.

Штаб-сержант Мэри отправила меня обратно в камеру, предупредив: «Сегодня только начало, дальше будет хуже».

Чтобы узнать, сколько пыток может выдержать заключенный, специальный отряд ЕОГ пользовался медицинской помощью. Меня отправили к врачу, офицеру ВМС. Я бы описал его как достойного и гуманного человека[93].

— Вы собираетесь снимать с него цепи? Я не осматриваю людей с этим дерьмом на них, — сказал он сопровождающей команде «Гольф». — У этого джентльмена достаточно серьезные проблемы с седалищным нервом, — отметил он затем.

— Я не могу больше терпеть условия, в которых меня держат, — рассказал ему я. — Мне не дают обезболивающее и лекарства, которые мне необходимы, что удержаться на плаву.

Следователи устраивали допросы так, чтобы они совпадали со временем, когда я должен принимать лекарства. Мне выписали два препарата: таблетки для ослабления боли в седалищном нерве и ensure для компенсации потерянного веса, от которого я страдал с самого первого моего задержания. Обычно я принимал лекарства между четырьмя и пятью часами, поэтому следователи забирали меня так, чтобы в это время я точно был с ними и не принял лекарства. Хотя какой смысл давать мне обезболивающее, если следователи работают над тем, чтобы повредить мне спину, или плохо меня кормить, а потом позволить мне набрать вес?

— Я не так много могу сделать. Я могу написать рекомендацию, но решение остается за другими людьми. Ваш случай очень тяжелый! — сказал он мне.