которым не удалось получить путевку. А ведь их большинство. Обеспечить им нормальный отдых – общегосударственная задача, задача советских профсоюзов» [Азар 19726: 99,101, 22][359]. Попытки перенаправить «дикарей» в другие регионы страны потерпели неудачу: их мечтой оставался юг. Чтобы разместить их, началось – но так и не было закончено – строительство 12– и 15-этажных пансионатов в Адлере и других местах Черноморского побережья.

Право на отдых – но чье?

Как указывалось ранее, советская экономика оказалась неспособна обеспечить конституционное право на отдых для каждого; таким образом, доступ к санаториям и домам отдыха регулировался через систему распределения путевок. Приоритет в их получении официально имели рабочие, нуждавшиеся в лечении, затем прочие граждане, нуждавшиеся в лечении, и, наконец, рабочие без проблем со здоровьем. Привилегии рабочих, имевшие символическое значение, сохранялись еще долго после смерти И. В. Сталина: в 1961 году Президиум ВЦСПС постановил, что 75 % путевок должны распределяться промышленным рабочим, и чиновники продолжали следить за социальным составом отдыхающих в здравницах[360]. Поскольку советское общество после войны превратилось из общества производства в общество потребления, потребление отдыха было не только медицинской необходимостью, но и средством обозначения социального статуса и положения в обществе. Чиновники распределяли путевки, чтобы укрепить статус привилегированных групп, и следовательно, рабочие официально получали наибольший почет и привилегии. Потребитель осуществлял свое право способами, демонстрировавшими – для него самого и всех прочих – его общественное положение. Поэтому отпускные практики стали фактором, позволяющим судить о развитии советского общества.

Низкий уровень развития советской экономики усугублял проблему неравенства в социалистическом обществе. Как известно, Сталин в 1931 году восстановил неравенство в оплате труда, чтобы создать стимулы, обеспечивающие рост производства; официально общество состояло из социальных групп с различными функциями и экономическим положением, но при этом «неантагонистичных». Лидеры, пришедшие на смену Сталину в 1953 году, критически относились к привилегиям 1930-х годов и обязались восстановить уравнительную систему, существовавшую в первые революционные годы: по мере развития экономики возникнет «общенародное государство», социально однородное, где царит экономическое равенство. Выполнение этой задачи осложнялось ростом числа лиц, занятых интеллектуальным трудом, – один из результатов экономического развития. В сталинские времена общество официально состояло из двух правящих классов, рабочих и крестьян, а также «прослойки» в виде интеллигенции. Распространение образования и новых технологий в 1950-е годы тем не менее способствовало количественному росту интеллигенции и дифференциации внутри нее. Необходимость определить ее место в общенародном государстве вынудила власти разработать политику, подразумевавшую важность новой прослойки без ущерба для принципа социального равенства. Это вызвало сложности с принятием политических решений во многих областях, включая обеспечение отдыха на курортах и в домах отдыха. В 1970-е годы, пишет социолог М. Янович, режим столкнулся с «необходимостью учитывать эгалитарные настроения низших слоев (неизменно подтверждая приверженность концепции “социально однородного общества”), не угрожая материальным благам – пусть порой и очень скромным – и общественному уважению, которые связывались со статусом интеллигенции» [Yanowitch 1977: 18].

В ряде важных научных работ и опросов советские социологи исследовали такое явление, как «социальная стратификация», и в их работах подчеркивалась роль нематериальных благ, получаемых работниками умственного труда. Становление потребительской экономики создало для различных слоев общества возможность выразить свои – неодинаковые – ценности через предпочитаемые ими предметы потребления. Экономический и культурный капиталы вместе помогали сделать стратегический выбор, принять решение о том, что нужно приобрести: холодильник, автомобиль, кооперативную квартиру, путевку к морю [Yanowitch 1977][361]. Право отдыха превращалось в борьбу за право выбора, и отпуск делался возможностью продемонстрировать свое социальное положение.

В официальных заявлениях приоритет рабочих, когда речь шла о праве на отдых, не подвергался сомнениям. Еременко в 1955 году настаивал, что, ввиду избыточного спроса на места в здравницах, следует отдавать предпочтение рабочим важнейших профессий из важнейших отраслей экономики, рабочих совхозов и машинно-тракторных станций, инвалидам и ветеранам войны. Интеллигенция была совершенно явным образом исключена из этого перечня. Главной обязанностью Минздрава было увеличение числа рабочих и колхозников, прибывавших «не только на второстепенные курорты, но и на ведущие, и прежде всего на кавказские и крымские курорты». За ними следовали те, кто имел проблемы со здоровьем. В 1961 году профсоюзные чиновники, ведавшие курортами, жаловались, что рабочим не достается путевок на лучшие курорты в летнее время. Однако уже в 1963 году представители интеллигенции стали числиться среди тех, кто заслуживал отдых на курорте, – если они имели медицинские показания. И. И. Козлов, председатель Центрального совета по управлению курортами профсоюзов, цитировал Хрущева: «Часто в наших курортных местах набираются здоровые люди, которых можно назвать “вечно отдыхающими”. Наши здравницы должны быть предоставлены только трудящимся: рабочим, колхозникам, интеллигенции». В 1964 году «Труд» поместил статью, где утверждалось, что места на курортах должны быть отведены основным «производителям» (рабочим и инженерно-техническим работникам), а также нуждающимся в лечении[362]. Таким образом, авторы текста включали в перечень лиц интеллектуального труда, но исключали из него представителей «неосновных» отраслей – работников сферы услуг, рабочих, занятых на менее престижных производствах, включая предприятия по выпуску потребительских товаров. Потребление товаров и услуг стало признаком статуса – но их предоставление не давало никаких отличий.

Постоянное стремление делать акцент на привилегированном положении рабочих и нуждающихся в лечении резко расходилось с реальностью, отражавшейся в анекдотах и статистике. Обладатели наибольшего социального, политического и культурного капитала – интеллигенция и чиновники – ездили на отдых каждый год, причем летом. Те, у кого этот капитал был не так велик, – промышленные рабочие – ездили на отдых лишь время от времени и чаще всего зимой[363]. Наконец, те, у кого он был минимальным, – колхозники – не ездили почти никогда. Вот данные по домам отдыха Московской области за 1959 год: рабочие составляли 56,5 % отдыхающих – намного ниже официальных целевых показателей, – а служащие – 34,2 %. Колхозников, вероятнее всего, включили в категорию «другие» – 1 % от общего числа. К 1968 году в Москве колхозников начали выделять в отдельную категорию, и они составляли всего 2,1 % от всех, кто отправлялся в дома отдыха, тогда как рабочие – 43,2 %, служащие – 24,9 %, инженерно-технический персонал – 12,2 %. Чтобы понять, в какой степени были недопредставлены бывшие правящие классы, рабочие и крестьяне, посмотрим на их долю в населении страны. В 1970 году, по данным переписи, рабочие составляли 58,6 %, крестьяне – 20,5 %. Формально колхозники имели право на отпуск, но из-за своего небольшого культурного капитала не знали об этом, и даже если бы знали, то не могли бы им воспользоваться [Народное хозяйство СССР в 1973 году][364].