Убедившись, что у бедняков нечего больше взять, они забирали сыновей, дочерей или самих и уводили в рабство, распродавая в разные страны с огромной выгодой для себя. До сих пор народ вспоминает в песнях о том, как лютые хищники собирали дань.

У самых сильных работников опускались руки. Стоило ли работать? Заведешь хорошее хозяйство, заработаешь тяжким трудом довольство и изобилие – это не ускользнет от жадных взоров хищников. Матери обливались слезами, глядя на своих детей и думая горькую думу об их будущности: ужели злой варвар завладеет ими?

Бесерменов сопровождали отряды татарских наездников, которые также не желали вернуться домой с пустыми руками, притом надменные варвары, являясь на Руси, считали себе все позволенным и всегда готовы были

Глубокую ненависть затаил народ к своим поработителям. Эта ненависть слышится в поговорках: «Злее злого татарина», «У них, что у собаки, души нет: один пар…» Люди пришлые, откупщики дани не понимали, что имеют дело с народом, не привыкшим к подобным тиранствам, – с народом, который был покорен после отчаянного сопротивления и хорошо помнил об утраченной свободе. Наконец мера терпения переполнилась, когда народ был оскорблен в самых заветных своих чувствах – в своей преданности святой вере…

Бывши прежде язычниками, татары при Беркае приняли магометанство. Хотя в общем они не утратили прежней веротерпимости, но уже вследствие самого характера магометанства между ними, естественно, могли появляться отдельные фанатики, старавшиеся о распространении новой религии между подвластными народами. В 1262 г. явился на Руси «злой бесерменин» Тетям.

Какой-то монах по имени Зосима в угоду мусульманину отрекся от христианства и, «вступив в прелесть лжаго пророка Махметя», с ободрения Тетяма, «того поспехом-то начал ругаться над своей прежней религией. В словах летописца живо отражаются чувства ужаса и отвращения современников к поступку Зосимы. «Бе мних образом точию, сотоне же съсуд, бе бо пияница, и студословец, и празднословец, кощунник».

Народ не мог пересилить чувства негодования при виде того, как «окаанный лишеник веры» бесчинствовал, «кресту и святым церквам ругаяся». «Беззаконнаго и сквернаго, и законопреступника, и еретика Зосиму убиша в городе Ярославле. Бе бо тело его ядь псом и враном, а ноги его, то на злое беху быстри, те же влачими бяху от псов по граду, всем людем на удивление; от Божия суда на преступнице тако бысть конец лишеному нечестивому его телу, а души нечестиваго, глаголеть: червь их не умреть, а огнь их не угаснеть (Марк. IX, 44, 46); и инде глаголеть: оскуде беззаконный, и погибе нечестивый, и потребишася беззаконнующи во злобе (Исайя XXIX, 20).

Точно электрическая струя пробежала по нервам народа: по всем городам Суздальской и Ростовской земель загудели вечевые колокола. Точно сговорившись, вдруг поднялся народ и решился сам расправиться со своими притеснителями. Забушевала, точно ураган, страшная буря народного негодования… Пущены были слухи, что сам великий кннзь Александр разослал по городам грамоты, «что татар бити». Откупщикам пришлось теперь расплачиваться за свои бесчеловечные поступки.

С одушевлением говорят об этой поре летописцы, очевидно разделявшие чувства, охватившие народ:

«И точно, – замечает историк, – на этом событии, кажется, лежало особое благословение Божие, ибо народ, несмотря на справедливую ненависть к притеснителям, рассчитался с ними с беспримерною в таких случаях умеренностью». Черта весьма характерная! Христианский народ, видимо, удерживался от пролития крови и, предоставляя суд Богу, ограничился изгнанием откупщиков. Убитых было немного, и то из числа наиболее ненавистных и свирепых хищников.

Собственно из татарских чиновников никто не пострадал. Замечательно, что ярость народа мгновенно утихала, когда догадливые люди, прося прощения и пощады, изъявляли намерение креститься. Так, например, в Устюге народ немедленно простил все свои обиды главному откупщику Буге, когда тот явился на вече и просил народ пощадить его. Буга крестился и назван был Иоанном.

Женившись на взятой им еще ранее христианке Марии, он постарался заслужить любовь народа доброй христианской жизнью. Память о нем сохраняется в местных преданиях: в Устюге указывают место, которое носит название Сокольей горы, потому что Буга однажды среди соколиной охоты на этой горе дал обет построить здесь храм, посвященный св. Иоанну Предтече.

Причиной умеренности народа могли быть и увещания князей, «ибо русскому всегда священна власть государя, и по одному слову его он удерживает порывы мщения».

Бесерменам дан был хороший урок, который забыть было нельзя. Они должны были понять, что всему есть мера, что русский народ хотя и побежден, но не примирился с рабством. Но за этот урок предстояло ужасное возмездие. Можно было ожидать нового нашествия татар вследствие ханского гнева. Слышно было, что полчища татар уже готовы ворваться в пределы Русской земли. Итак – снова опустошение, снова избиения целыми массами, может быть, конечное порабощение и пагуба…

Александр готовился в это время к походу против ливонских немцев, но теперь ему было не до похода: отдав свои полки сыну Димитрию, он решился немедленно отправиться в Орду, «дабы отмолил люди от беды». Положение его было весьма затруднительно.

«Это путешествие, – справедливо говорит историк, – было одним из величайших подвигов самоотвержения со стороны Александра: хотя он не участвовал в народном восстании и в душе и на деле был прав перед ханом; но тем не менее он шел в Орду почти на верную смерть; ему предстояли неодолимые трудности; войска ханские получили приказание идти на Россию, следовательно, хан не намерен был слушать оправданий и уже решил излить свою месть на строптивых данников; с какими же глазами мог явиться перед ним Александр и чего ждать от него?

Не прошло еще пяти лет, как Александр уверял хана, что русские будут самыми покорными данниками, лишь бы он не предавал народ совершенному порабощению; хан согласился на его уверения и дал России права государства почти самостоятельного, а россияне уже произвели всеобщее восстание и изгнали ханских сборщиков дани.

Очевидно, таким образом, что Александр, как не исполнивший обещания, был кругом виноват в глазах хана и, отправляясь в Орду, прежде всего должен был видеть перед собою участь Михаила Черниговского и других князей, сложивших там свои головы; он должен был принять на себя весь пыл ханского гнева.