В лагере кордовского халифа телохранители тоже чувствовали себя неспокойно. Каждый вечер, когда армия останавливалась на ночлег, в землю вбивали колья для казни; каждая ночь омрачалась воплями людей, которым острие пронзало внутренности, хотя несчастные изо всех сил старались удержаться на железном кольце, не дающем умереть сразу. Поговаривали, что храбрый человек способен сам скользнуть, чтобы кол поскорее проткнул кишки и печень. Впрочем, от заднего прохода до сердца расстояние велико — слишком велико для дюжинной смелости.

Халиф пребывал в мрачном настроении из-за многочисленных поражений, непривычных для правоверных слуг пророка. Флот был сожжен и рассеян, многие войска буквально растоптаны, а остальные деморализованы, медленно и неохотно сближаясь с противником. Если в ближайшее время не поступят хорошие новости, снова будут ночные казни и вопли. Может быть, и телохранителям достанется.

Расстилая кожаный ковер и обнажая свои скимитары, телохранители молили небеса послать козла отпущения.

В запыленной одежде вошел начальник кавалерийских патрулей. За ним на веревке волокли юношу со связанными запястьями, тот пытался подняться на ноги и выкрикивал проклятия. Телохранители с облегчением переглянулись, пропуская командира. Жертва на этот вечер есть. Возможно, она утолит гнев повелителя.

Муатья не замечал зловещего взгляда халифа, он утвердился на ногах и сердито расправил изорванные одеяния.

— Ты ученик Ибн-Фирнаса, — неторопливо заговорил халиф. — Мы послали тебя сопровождать северных франков, их флот с таинственными машинами, которые должны были потопить красные галеры греков. Северяне не потопили галеры, они сбежали; по крайней мере, так нам рассказывали немногие спасшиеся — перед тем как были казнены. А что расскажешь нам ты?

— Измена! — прошипел Муатья. — Я расскажу об измене.

Никакое другое слово не могло лучше соответствовать настроению халифа. Он откинулся на подушках, а Муатья, озлобленный долгими днями молчания и всеобщего презрения в море, днями вынужденного безделья в иудейской тюрьме, начал свой рассказ: об отпадении северян от союза с арабами, об их трусливом нежелании атаковать греков, о невежественных забавах с секретами кордовских мудрецов. И хуже всего — о предательстве по отношению к пророку и его слугам, совершенном богатыми евреями, которых халиф защищал от христиан; негодяи отплатили тем, что заключили союз с пожирающими свинину и пьющими вино.

Искренность Муатьи была очевидна. В отличие от всех, с кем халиф говорил в последние недели, юноша ничуть не заботился о собственной безопасности. Стало ясно, что единственное его желание — обрушиться на врагов Дара аль-Ислама и истребить их. Снова и снова в его словах сквозил упрек халифу: повелитель слишком снисходителен, своим долготерпением он позволил тайным врагам набраться дерзости. Такие упреки халиф готов был выслушивать. Речи честного человека не гневили его.

— Когда ты пил в последний раз? — спросил под конец халиф.

Муатья выпучился на него, в своем неистовстве забыв о мучившей его жажде.

— Перед полуднем, — сипло ответил он. — Я ехал днем под палящим солнцем.

Халиф взмахнул рукой:

— Принесите шербет для этого правоверного. И пусть все узнают о его усердии. Когда он напьется, наполните его рот золотом и приготовьте почетную одежду. А теперь пошлите за нашими полководцами, флотоводцами и хранителями карт. Пусть военачальники приготовятся двинуть армию против евреев. Сначала покараем их, потом возьмемся за христиан. Враг, что внутри твоих стен, опаснее врага, который снаружи.

Заметив хорошее настроение халифа, те, кто держал наготове узников, обреченных на смерть ради смягчения сердца повелителя правоверных, молча увели несчастных прочь. Ничего, пригодятся в другой раз.

Столпившиеся на палубе «Победителя Фафнира» люди смотрели на Соломона — кто с недоверием, а кто и с ужасом.

— А ну-ка повтори еще раз, — проговорил Бранд. — Он хочет, чтобы мы разобрали змея и доставили его в горы и захватили с собой материалы еще на двух змеев, и целую милю бечевы, и Толмана, и еще двух мальчишек?

Соломон склонил голову:

— Так распорядился ваш государь.

Все взгляды обратились к Стеффи Косому, стоявшему на шаг позади Соломона. Он в полном замешательстве переминался с ноги на ногу и не рисковал смотреть в лицо начальству двумя глазами одновременно.

— Верно, так он и сказал, — запинаясь, подтвердил Стеффи. — Чтобы три змея погрузить на мулов и под охраной доставить к нему в горы как можно быстрее.

В преданности Стеффи сомнений не возникало, что бы там ни говорили о его сообразительности. По крайней мере, переданное сообщение не было ловушкой. Взгляды моряков встретились, снова перешли на Соломона.

— Мы не сомневаемся, что Шеф так и сказал, — начал Торвин. — Но с тех пор как он уехал, здесь кое-что произошло. То, о чем он не знает.

Соломон поклонился:

— Мне об этом известно. Ведь не кто иной, как мой собственный повелитель, распорядился, чтобы все наши люди, находящиеся вне крепостных стен, все торговцы и сельскохозяйственные рабочие ради своей безопасности немедленно вернулись в город. Мы еще несколько недель назад узнали, что римский император подошел чересчур близко к нам, хотя его армия, видимо, скована действиями по ту сторону границы. Зато мусульманам до нас осталось всего два дня пути — для хорошего всадника и того меньше. Арабы, когда хотят, двигаются быстро, как бы ни был медлителен сам халиф. Не удивлюсь, если завтра утром у наших ворот появится их легкая конница. Возможно, мавры уже в горах.

— Да черт с ней, с легкой конницей! — буркнул Хагбарт. — Что меня тревожит по-настоящему, так это красные галеры. Взяли и повернули назад. Как в свое время делали Рагнарссоны. Мы недавно вышли в море — наши полдюжины кораблей, — запускаем змеев, а галеры вдруг появились из дымки, как будто так и задумано. Даже не спешили, просто шли себе со скоростью двенадцать гребков в минуту. Но все равно чуть не отрезали нас от гавани. Если бы Толман не заметил их первым, мы бы все сгорели.

— Если бы не пришлось опускать Толмана и вытаскивать из воды, можно было бы уйти в открытое море и там переждать, — сказал Бранд, продолжая давний спор.

— Пусть так. Греки на галерах подоспели к гавани сразу вслед за нами, заглянули внутрь, спалили зазевавшуюся рыбачью лодку — просто для острастки, показав нам, на что способны, — и погребли себе дальше на север. Но они ушли недалеко. Могут вернуться еще до заката.

— Мы считаем, что будет мудрее, — заключил Торвин, обращаясь сразу ко всем, — если король вернется сюда и приготовит флот к отплытию.

Соломон развел руками:

— Я передал вам его распоряжения. Вы сами говорите, что он ваш государь. Когда мой князь принимает решение, я с ним больше не спорю. Возможно, у вас, северян, все по-другому.