глаза вот так вот ей посмотреть. И сразу все понятно стало бы.

Как сейчас.

— Я же сказал, что никуда теперь не уйду, — серьезно говорю я, сажусь к ней на кровать и обнимаю.

А в груди перехватывает при мысли о том, что могло бы произойти с ней, если бы я вчера не успел. Если бы мы не успели…

— Но ты же утром ушел, — возражает она, уткнувшись мне в плечо. Такая нежная, теплая, ласковая. Такая моя.

Касаюсь губами ее светлой макушки и дышу ею. Даже сквозь резкий запах больницы детка все равно пахнет собой — свежей медовой прохладой.

— Я по делам ушел. Надо было. А теперь я тут, с тобой, — уверенно говорю ей. — Я тебе телефон, кстати, новый принес.

— Зачем? — вдруг смущается она. — Можно же было просто сим-карту восстановить.

— Нет уж, у тебя будет нормальный телефон, — не могу удержаться и провожу ладонями по спине, чувствуя, какая она горячая там, под этой странной больничной одеждой. — Возражения не принимаются.

— Спасибо, — тихо шепчет она.

И нам обоим понятно, что это «спасибо» вовсе не за телефон.

Я вдруг от этого начинаю неловко себя чувствовать и тут же перевожу тему.

— А что со старым мобильником случилось? Пароль не смогли подобрать?

— Нет, я сама его заблокировала, когда они принесли телефон, чтобы я тебе позвонила, — легко признается она.

Я охуеваю.

— Зачем?

— Чтобы они не смогли до тебя добраться.

Что?! Что, блядь?!

— Оль… — я стараюсь как-то подобрать слова, чтобы ее ненароком не обидеть. Поэтому «ты дура?!» отметаю сразу. Но более мягких выражений не находится. — Ты…ты нахер так сделала? Детка, да пусть бы добрались до меня! Похрен. Главное, чтобы с тобой было все в порядке! Понимаешь?

— Я не хотела, чтобы у тебя были проблемы, — говорит мне она упрямо.

— Оль, да какие нахрен проблемы? Разве это важно? Пойми, я бы сдох, если бы с тобой что-то случилось. Так что с этого момента — чтоб была рядом со мной. Всегда.

— Всегда?

— Именно.

— А если ты… женишься?

— На ком, блядь, я должен жениться? — удивляюсь я искренне.

— На ком-нибудь…

— Нахрена мне жениться на ком-нибудь, если я люблю тебя?

Голубые глаза распахиваются так широко, что шире уже просто некуда. И в них невероятное счастье, неверие, восторг и еще что-то такое, от чего мне начинают быть тесными джинсы.

— Правда? — говорит она растерянно.

— Ну да. А есть сомнения? Оль, ты как будто первый раз это слышишь.

— Первый.

— Я ведь тебе уже говорил.

Говорил. Точно говорил ей, перед тем, как психанула и ушла.

— Не говорил.

Хм, ну может какими-то другими словами… Ну какая нафиг разница, а?

— Ладно, — соглашаюсь я. — Может, не говорил. Зато сейчас говорю.

Она обнимает меня порывисто.

— Я тоже тебя люблю!

Киваю. Это давно было понятно. И моему члену тоже все понятно, потому что он будто становится еще больше, молния джинсов в него впивается так, что больно, а Оля наконец замечает то, куда ушли все мои мысли.

— Ого, — у нее соблазнительно округляется ротик.

— Как думаешь, можно трахаться в больнице? — шепотом спрашиваю ее, пытаясь запустить руку под ее больничную рубашку.

— Нет! — а сама уже дышит горячо и губы облизывает. — Тут же люди везде!

— А мы дверь закроем, — предлагаю я, проводя губами по нежной шее.

— Тимур!

— Да, детка?

И тут дверь распахивается, и на пороге с грозным видом вырастает медсестра. У нее такое лицо, что мы не удерживаемся и начинаем хохотать.

Так под наш дружный ржач меня и выдворяют с позором из Олиной палаты.

Но я не теряюсь и иду прямиком к завотделением, потому что если ничего серьезного у детки нет, я бы забрал ее домой под контроль нашего семейного врача. Хоть прямо сейчас, если разрешат.

Потому что я до сих пор не справился с тем, что было. Внутри меня до сих пор живет ледяной ужас, и лекарство от этого только одно — чтобы детка была рядом.

Я, наверное, тиран, но я знаю, что физически не смогу никуда ее отпустить в ближайшее время. Надеюсь, она это понимает.

Глава 27. Поехали?

Оля

Стажировка в американском вузе…

Мой шанс получить бесплатное образование в Штатах и остаться там навсегда. Практически воплощенная мечта!

Вот только после того, что произошло, я уже не могу так ее воспринимать, потому что ни одна мечта на свете не стоит того, чтобы оставить Тимура.

Может, если бы мы были вместе уже какое-то время, хотя бы год или два, тогда я смогла бы пережить такую долгую разлуку. Но точно не сейчас. Я не смогу. Даже на месяц не смогу, а уж тем более на целый семестр. Сейчас, когда между нами все так остро и горячо, это кажется чем-то невозможным.

С того момента, когда Тимур забирает меня из больницы домой, мы с ним точно сходим с ума: постоянно трогаем друг друга, обнимаем, говорим, занимаемся любовью. Это как необходимость — коснуться его, чтобы убедиться, что он рядом. Что у нас все в порядке.

— Я не поеду в Штаты, — говорю я ему, когда мы лежим, обнявшись, после долгого и нежного секса.

Тимур еще ближе прижимает меня к себе и выдыхает:

— Я рад, что ты так решила, Оль. Очень рад.

И я в тот момент тоже очень рада.

А потом среди ночи меня внезапно накрывает, и я иду реветь в ванную. Потому что, как ни странно, моя невозможная любовь к Тимуру не отменяет горячего желания посмотреть другую страну и другой университет, послушать лекции крутых преподавателей и познакомиться со студентами со всего мира.

И хотя мне казалось, что плакала я тихонечко и что Тимур ничего не заметил, но утром он ходит хмурый и курит одну сигарету за другой, а потом вдруг спрашивает:

— Ты сильно туда хочешь?

— Я не поеду, Тимур, я же тебе уже сказала.

— А я не спрашиваю, едешь ты или нет. Я спрашиваю: хочешь?

— Хочу, — признаюсь я, хотя мне ужасно стыдно, будто этим своим желанием я немного его предаю.

Тимур хмурится, кусает