Они растерянно смотрят на меня, потом друг на друга.

— Сами разберемся, — мама тянет папу за рукав к выходу. — Пойдем. Что с ней говорить?

— Поправляйся, — напоследок бросает мне папа, а мама молча роняет на прикроватную тумбочку сетку с апельсинами.

А потом они оба уходят.

А я, пожалуй, впервые в жизни при мысли о своей семье ощущаю не боль, не злость и не обиду, а… жалость. С отчетливым привкусом грусти. Мне жаль, что Сережа вырос таким, каким вырос. Мне жаль, что родители почему-то так и не смогли полюбить меня. Мне жаль, что все сложилось вот таким образом и что по сути у меня нет семьи. Но я больше не хочу стараться, больше не хочу налаживать с ними мосты и проявлять понимание. Вчера мне это чуть не стоило жизни.

Я отдаю апельсины зашедшей ко мне через полчаса медсестре, объясняя это аллергией на цитрусовые, и продолжаю ждать Тимура.

Он ведь рано или поздно придет, правда?

Он же обещал, что больше меня не оставит.

Тимур

Я выхожу из отделения и ищу глазами место, где можно курить. Но натыкаюсь только на табличку «Курение запрещено».

Черт.

Мне бы сейчас точно не помешала порция никотина.

— Сигаретой угостишь? — спрашивает вышедший вслед за мной майор Коваль, с которым мы почти два часа вели беседу под запись.

— Конечно, — я вытаскиваю из кармана пачку и протягиваю ему. — Только я не знаю, где у вас тут курят.

— А вот прямо под этой табличкой и курят, — усмехается он и с удовольствием затягивается. Я следую его примеру, и пару минут мы стоим и молча дымим.

Я жду. Явно ведь майор не просто так вслед за мной вышел.

— Я что сказать-то хотел, — наконец говорит он негромко. — Пацана этого скорее всего отпустят под условку.

— Какого? — спрашиваю я, хотя и сам уже знаю ответ.

— Брата потерпевшей.

— Он был в числе организаторов, — цежу я сквозь зубы, стараясь не орать. — Разве это не уголовка минимум на пару лет?

— Хрен докажешь, это раз, — честно говорит мне майор. — А содействие поискам, это два. Он же вас к ней привел. Считай, что помог. Плюс тяжких телесных у девушки не было, брат так вообще ее пальцем не трогал. Не похищал, не избивал. Из доказательств у нас только твои слова о том, что этот мелкий гавнюк во всем признался, да и те к делу не пришьешь.

— Почему это?

— Потому что бил ты его, — вздыхает майор. — И нехило так. Но я из уважения к Игорю Валентиновичу вообще постараюсь про это нигде не писать. Так что забудь. Ничего он тебе не говорил.

Я молчу, но кулаки сжимаю так, что костяшки пальцев белеют.

Может, если бы еще и Влад подтвердил, было бы проще, но Влад сильно попросил его вообще никак не светить. Спортивная карьера не любит приводов в полицию. Ни в каком качестве. А если еще тот нажалуется, что мы его били… Пиздец тогда Багрову — восходящей звезде хоккея.

— Есть еще показания остальной банды, — тем временем рассуждает майор, беззастенчиво стреляя у меня еще одну сигарету. — Но пацан всегда может сказать, что они его просто запугали. Короче, я о чем тут талдычу. Если с ним еще хороший адвокат поработает, может вообще без срока обойдется.

— Сука, — не сдерживаюсь я. И бессильно пинаю урну.

Ну почему?! Почему ему опять ничего не будет?

— Да потише, что ж ты нервный-то такой, — вздыхает майор. — От того, что ты психуешь и казенное имущество нам доламываешь, ничего ж не изменится. Понятно, что пацан — гнида редкостная, но есть же и другие варианты его изоляции от людей. Кроме мест лишения свободы.

— В смысле? — не догоняю я.

После бессонной ночи мозги у меня, конечно, работают так себе.

— Крайний Север, — буднично говорит майор Коваль. — Город Билибино, Чукотский автономный округ. Требуется помощник электромонтажника. Деньги нормальные платят, пусть он с них свой долг понемногу и выплачивает. Связи там толком нет, кругом снега и олени. Так что хуй ему, а не онлайн-казино. Плюс у меня ребята там есть знакомые… Присмотрят за этим кадром, если что.

— Крайний Север, — задумчиво тяну я. — Хорошо звучит.

Чем дальше эта паскуда будет от Оли, тем лучше.

— Вот и я думаю, что хорошо, — усмехается майор, очень довольный собой.

— А какая ему мотивация ехать?

— Шкуру свою спасать, — пожимает тот плечами. — Он ведь по факту ребят этих сдал, такое не прощают. Да и деньги им остался должен. Так что я бы на его месте прямо из отделения ехал в это самое Билибино.

— А он сообразит? — с сомнением спрашиваю я.

Олин брат мне особо умным не показался. Походу, все мозги в их семье детке достались.

— Не сообразит он сам, родители его поймут, — отвечает майор. —  Они уже приходили с раннего утра и спрашивали, почему мы их сыночку держим в заточении. Объясню им популярно весь расклад, они первые побегут билеты на самолет брать.

— Спасибо вам, — искренне говорю я. — За помощь и за человеческое отношение. Что я могу для вас сделать?

— Ничего, — хмыкает тот. — Игорю Валентиновичу своему привет передай от меня. Этого хватит.

— Ладно, — немного растерянно киваю я.

Майор Коваль улыбается мне приятной, но усталой улыбкой.

— А ты молодец, — неожиданно добавляет он и идет обратно в отделение.

Я курю еще одну и иду к машине.

Сейчас надо заехать за новым мобильником и сим-картой для детки, а потом уже двигать к ней в больницу.

Ничего вроде не должно было случиться за время моего отсутствия, тем более там рыжая обещала приехать с утра и поразвлекать Олю, чтобы ей совсем грустно не было.

Когда захожу в палату, сначала кажется, что детка спит. Глаза закрыты, от длинных ресниц тени на щеке, лицо бледное, спокойное, волосы пушистым облаком по подушке…

Но едва делаю шаг, как Оля испуганно распахивает глаза, и мы сталкиваемся взглядами.

— Тимур, — выдыхает она горячечно. — Ты пришел…

А я вдруг понимаю, что вчера, когда мы ругались, надо было не слова ее слушать, а в