Комлев перешел улицу под углом, держа курс на вывеску, и его даже умилила доверчивая распахнутость дверей заведения сеньора Антонио в городе, где еще ходили по улицам военные патрули. Но в прихожей на стуле сидел здоровенный детина с бритой головой, похожей на огромный, коричневый биллиардный шар. То, что Комлев был белым, хоть и в довольно непрезентабельном виде, нашло у охранника вполне положительный отклик, и он, не вставая со стула, распахнул перед ним дверь приемной с конторкой. За ней возвышался, видимо, сам сеньор Антонио, с глазами-маслинами и подозрительно черными для его возраста блестящими волосами, вполне вероятно, крашеными. Было заметно, что посетителю он был неподдельно рад. Наплыв гостей в страну в условиях еще продолжающейся войны явно не ожидался.

— Отдельный номер дня на два, — сказал Комлев, — а там будет видно.

Через час уже совсем преображенный Комлев, которому удалось даже воспользоваться утюгом, звонил в редакцию, где работала Нанди. Там сказали, что она уже отправилась домой. Значит, теперь он будет готовиться идти к ней в гости. Телефона у нее не было. А вдруг она у себя не одна? Что он, в сущности, знает о ее жизни? Ну что ж, он просто доложит о своем прибытии. Здесь, видимо, знают уже о гибели парохода. Она как работник печати может с его слов написать очерк. Хотя вспоминать об этом событии ему бы не хотелось.

Комлев вышел на улицу и увидел синий автомобиль с тонированными стеклами, а такие машины вызывали у него острую неприязнь. Он хорошо помнил тот случай, когда одна с такими вот стеклами пыталась его сбить на улице.

Дверь синей машины открылась, и оттуда глянул на него некто с нездешним, очень темным, лицом, в то же время смутно знакомым.

— Добрый день, мистер Комлев, — сказал ему темнолицый по-английски с непривычным, тоже нездешним акцентом. — Вы не сядете на минуту в машину, чтобы нам не обращать на себя внимание на улице?

«Разумно, — отметил про себя Комлев. — Дело, видимо, такое, о котором громко и при всех не говорят».

— Я отъеду вон к тому дереву и поставлю машину в тень, чтобы нам не было так жарко. Вы не догадываетесь, откуда я вас знаю?

К этому времени Комлев его уже вспомнил.

— Мы, кажется, виделись на улице Лутули, 21. И не так уж давно, если разобраться.

В ответ он получил знак понимания в виде улыбки, которая казалась еще более белозубой по соседству с почти черной кожей.

— Мы о вас не забыли, но лишний раз нам напомнил о вас Нгор. Он ранен и сейчас находится на излечении в соседней стране. И мы, конечно, знаем, что с вами произошло недавно.

«Они ожидали, когда я вернусь с озера, — с некоторой тревогой подумал Комлев. — И обзвонили ряд гостиниц, чтобы меня найти. Зачем я им?»

— Меня зовут Абоче. Наша организация делает вам одно хорошее предложение, и, если вы согласны, мы потом подпишем контракт там же, на улице Лутули. Это хорошо оплачиваемая работа.

— Я вас слушаю, — с вежливой сухостью сказал Комлев. «Знают, видно, что я на мели и работы у меня не предвидится».

— На восточном берегу озера Кигве, то есть уже в соседнем государстве, есть небольшой порт Гванда. Там наша организация арендует причал и небольшой теплоход. Грузоподъемность полтысячи тонн. Команда на нем уже есть, даже помощник капитана, но нужен сам капитан. Мы хотим, чтобы им были вы, мистер Комлев.

«Выбора у меня сейчас нет», — напомнил себе Комлев и спросил сразу по делу:

— Какой груз нужно доставить и куда?

Комлев уже догадывался, что дело это рискованное, но за риск они готовы платить. Конечно, там будет и оружие, хотя они об этом не скажут.

Абоче ему сказал с убеждающим правдоподобием, что груза будет около трехсот тонн, и все это продовольствие, особенно рис, мука и сахар, палатки, лекарство и горючее в бочках. Конечно, ни о каких ящиках с патронами он не говорил. А путь будет идти из озера по реке Луалабе, а потом по целой системе озер, больших и малых до какого-то пункта, о котором знают только помощник капитана и лоцман.

— Но зачем тогда капитан, если судно будут вести эти двое?

Вопрос, видимо, был наивен, что тут же подтвердилось снисходительной улыбкой Абоче. Он терпеливо объяснил, что судно будет пересекать акватории трех, если не более, стран и вызовет меньше подозрений, если главный на нем — человек не африканской внешности и в силу этого для пограничников и таможенников уже лицо вполне нейтральное. Абоче немного замялся, давая этим понять, что Комлев будет единственным европейцем на борту, и это будет его основной функцией. Судно с белым капитаном. Это было знаком гарантии, хотя и фальшивой, судя по всему.

«Ну и ну!» — мысленно восхитился Комлев хитроумием Абоче и его сотоварищей и обещал подумать, а подумав, тут же позвонить, хотя для себя он уже все решил. Он сделает один рейс, заработает денег и начнет готовиться к возвращению домой. Что это будет за рейс, он не знал. Но допускал, что может быть и стрельба, и погоня, и, в лучшем случае, арест, если на борту окажется что-то предосудительное.

Комлев как-то сохранил эту измятую накладную на уголь, который сейчас лежал в бункере парохода на дне озера Кигве, накладную, на обороте которой был адрес Нанди и план, облегчающий нахождение ее дома. Он довольно легко нашел и ее дом, и квартиру на третьем этаже, но позвонил в дверь с некоторой тревожной неуверенностью. Он вообще не любил являться без предупреждения, он считал это просто неучтивым. Открыла Нанди, которая в этот момент была в коротком темном халатике, и она какое-то время смотрела на Комлева с каким-то даже избыточным удивлением, смешанным со страхом.

— Вернулся, — тихо выдохнула она, — и живой. Боже правый!

И только после этих слов она кинулась ему на шею, надолго приникнув к нему, так что Комлев даже стал томиться своей вынужденной пассивностью, вдыхая запах каких-то совершенно незнакомых духов, идущих от ее жестковатых на вид, но на самом деле мягких, хотя и пружинистых, волос. Невольное прикосновение к ним он помнил еще с того вечера, когда его подвозили на машине к гостинице, после выступления мага и чародея на городском поле собраний.

— Я ведь знала, что ты придешь, — сказала Нанди тихо, — но все равно удивилась. Почему — не знаю. Неужели я в этом сомневалась?

Комлев вел себя со спокойной сдержанностью, хотя сам не знал, как себя надо вести с образованной африканкой. Впрочем, как вести себя с другими представительницами этой расы, он тоже имел весьма туманное представление.

Потом Нанди с радостной торопливостью, словно вспомнив о своих обязанностях хозяйки, стала накрывать на стол, а Комлев в это время вытаскивал из сумки бутылки и коробки конфет. Ему очень хотелось полностью забыться и пребывать как можно дольше в умиротворенной отрешенности после всего пережитого им за последние дни, но пока у него ничего не получалось. Волновал и тревожил предстоящий вечер и, возможно, ночь в обществе Нанди, африканки, которую ему еще предстояло открыть для себя. И еще время от времени, непроизвольно и совершенно некстати, наплывало воспоминание о «Лоале», навязчиво хотелось представить ее каюты, машинное отделение, заполненные водой, и это был просто какой-то психологический мазохизм, с которым он не знал, как сладить. Он боялся, что станет скрежетать зубами от бессильной злости и досады. «Надо будет прежде всего выпить», — догадался Комлев и начал открывать первую бутылку южноафриканского вина.