– Да… У вас это, вроде, грех?

– А я бы покурил.

Караульный на всякий случай скрылся за калиткой. Через десять минут пришел начальник караула, который осмотрев меня с головы до ног, покачал головой, сказал что комэска[63]спит, а он его зампотех[64]и что я могу говорить с ним. Я убедил его, что говорить со служителем культа на улице негуманно, и он впустил меня в караулку, выгнав оттуда наряд.

Дальше я, на ходу сочетая ложь и правду, рассказал следующее. Я не монах, а только послушник. В монастырь попал от несчастной любви (здесь мне пришлось на секунду задуматься, нет ли в этих словах доли правды). Бросил бизнес, машину, квартиру в Москве и подался в монастырь на крайний Север. Но тут моя девушка со мной связалась, сообщила, что она попала в беду, и теперь мне, кровь из носу, надо быть дома. И чем скорее – тем лучше.

– А как это она с тобой связалась? Пароход же только через две недели будет?

– А по радио. Ты вчера Северную волну слушал? В восемь вечера. Музыкальную передачу. «Роковый час?».

– Ну, слушал. В этой жопе больше и слушать нечего. И че теперь?

Голос его звучал ехидно и подозрительно. Я поднял глаза и внимательно посмотрел на зампотеха. Лицо, как лицо. Хитрые, умные глаза светились на нем зеленым светом. Хатское владение НЛП мне бы сейчас пригодилось. Но научить меня ему не успели.

– А там ди-джей передавал привет Иосифу Мезенину, слышал?

– Ну, слышал. Я еще удивился, кто это такой. У наших частях таких вроде нет, а других частей здесь на тысячу верст в округе не сыскать. Я подумал, может, морячок какой.

– Так это я. Иосиф Мезенин – это я.

– Ты? И она тебя по радио нашла? Высокие у вас отношения. И че ты хочешь?

– В Москву. Хочу в Москву. На самолете.

– А… На самолете… В Москву. На стратегическом бомбардировщике? Понятно! Может, в Нью-Йорк? А то у нас маршрут проложен. Карты есть.

– В Нью-Йорк потом. Сначала в Москву. Но я заплачу.

– Заплачу… У тебя прямо под рясой деньги есть?

– Деньги есть в Москве. Здесь нет. Но есть залог.

– Какой еще залог?

– Залог, что расплачусь, когда прилетим.

– Это я понимаю. Что за залог?

– Бриллиант. Очень дорогой.

– Покажи.

Я показал. Майор очень скептически взял «Звездочку», покрутил в руках, попытался взвесить на ладони и вернул мне.

– И сколько эта стекляшка, ты думаешь, стоит?

– Это не стекляшка. Смотри.

Я взял валяющуюся на полу караулки бутылку от портвейна и обвел горлышко, сильно прижимая Звездочку к бутылке.

– Держи!

– Что держи?

– Отломай горлышко.

Майор сделал движение, как будто он хотел разломать бутылку пополам. У него это получилось.

И тут я вдруг вспомнил, как очень давно, вернувшись с концерта Натутилуса мы до хрипоты спорили с Антоном, что означает фраза «Я ломал стекло, как шоколад в руке». Антон утверждал, что этот жест – резкое сжатия кулака правой руки от страсти и бессилия.

Я утверждал, что шоколад ломают не так, а двумя руками, придерживая большими пальцами. Я настаивал, что Кормильцев просто так фигню писать не будет.

К тому же ломать стекло, сжимая одну руку в кулак, – невозможно. Поэтому жест ломания стекла – это жест двух рук. Антон требовал от меня объяснения, зачем герой песни ломает стекло, как шоколад, к тому же именно таким образом. Я не знал, что ответить.

И вот сейчас, когда бутылка под руками майора сделала «чпок», меня осенило. Этим жестом открывается ампула с наркотиком! Двумя руками. Также как ломается шоколадная плитка.

Мне страшно захотелось связаться с Антоном и сообщить ему о своей победе.

– Нда… Смешная игрушка. И на сколько она потянет?

Я вышел из оцепенения и заметил, что майор уничтожил все четыре бутылки из под портвейна, две из под водки, а сейчас фигурно обрезает банку из под соленых огурцов.

– Я ее не продаю. Я ее даю в залог. Подбросьте меня в Москву и заплачу, сколько скажете.

– А сколько ты можешь?

– Ну… Штуки три? Как за билет первого класса. Годится?

– Это надо с комэска говорить… Он через полчасика проснется. Слушай, а чего это твоей бабе так приспичило тебя вызвать? Телеграмму бы дала…

– Понимаешь… Я думаю, там бандиты. Я же ей деньги оставил, машину. Все, в общем. Они еще при мне начинали виться вокруг нее.

– Да. Бандитов развелось. Забила наша власть на Россию. Забила, и все тут. Всякая срань полезла. Слушай, ты не против, если я этот камешек жене покажу? Она лучше в этих вещах шарит. Ты не бойся, я никуда не денусь.

– Я и не боюсь. Показывай.

– Ладно. Ты пока тут посиди. Все таки секретный объект. Жрать хочешь?

– Курить хочу.

– Это можно. Держи!

Я взял у него три сигареты L&M и приготовился ждать. В караулке было тепло и спокойно, я даже задремал. Через полчаса майор вернулся.

– Стратегический бомбардировщик отменяется. Отмазку не найти. В Казань бы мы еще слетали, там наш завод, а в Москве нам делать нечего.

– А как же?

– А ничего страшного. Транспортным полетишь. Организуем для тебя чартер. Но в три куска ты не уложишься. Нам же делиться надо. И в той же Москве отстегнуть людям. Сам понимаешь… Зато жена твой алмаз оценила. Сказала – вещь! Так че, пять косарей найдешь для своей любимой девушки?

– Пять. (Я подумал, что хоть для приличия надо поторговаться). Ну… Потяну. Но деньги в Москве.

– Как договорились. Камушек тогда пока со мной будет. Ну жди, Ромео. Сейчас все согласуем, и через час – взлет. Отдохни пока. Там в транспортном так трясет. Слушай, а ты переодеться не хочешь? Я те ща камуфляж принесу. А то в этой рясе… Ребята в Москве не поймут.

Через час я переодетый в камуфляж, залезал на борт Ан-12, окидывая взглядом красавцы Ту-165. Потрясающий дизайн. В стиле «Конкорда», но гораздо элегантней и внушительней.

Майор, которого я уже стал называть просто Шуриком, а он меня Ромео, поймав мой восхищенный взгляд, объяснил, что потолок высоты у Тушки 18 км, максимальная скорость 2230 км/ч (втрое больше чем у пассажирских Боингов), при этом может взять на борт 12 крылатых ракет с ядерными боеголовками весом в три тонны каждая. Дальность полета у него 14 600 км без дозаправки. Я впечатлился цифрами, но больше все-таки дизайном.

– Короче, – сказал Шурик. – Отмазка такая. Летим в Казань отдать на проверку турбину. Ее и правда пора отдать. Потом залетаем в Москву закупиться шмотками и всякой хренью. Понял?