Ее мать. Морин сидела на огромной кровати, слегка откинувшись на вышитые подушки. Бернадетта Хили была суровой и бескомпромиссной женщиной, или, по крайней мере, Морин помнила ее такой. Единственным свидетельством того, что в прежней жизни она вела себя иначе, были фотографии; у Морин было несколько снимков ее матери в Луизиане, на которых она держит на руках маленькую Морин. Бернадетта ослепительно улыбалась в камеру, весь ее вид выражал гордость молодой матери.

Как часто Морин спрашивала себя, что изменило Бернадетту, превратило из юной, полной надежд матери на фотографиях в холодную строгую женщину? Когда они переехали в Ирландию, Морин воспитывали тетя и дядя — родители Питера. Мать оставила Морин в безопасности и безвестности в отдаленной сельской общине на западе Ирландии, а сама вернулась к работе медсестры в городе Голуэй.

Морин видела свою мать редко, когда Бернадетта возвращалась на ферму из чувства долга, по обязанности. Эти посещения казались все более натянутыми по мере того, как ее мать становилась все более и более странной. Морин воспринимала семью Питера как свою собственную и погрузилась в целительное тепло их большой и шумной семьи. Тетушка Эйлиш, мать Питера, выполняла роль матери. Морин приобрела теплоту и юмор под влиянием семьи Питера. Стремление к сдержанности, порядку и осторожности перешло к ней от ее матери.

Иногда, обычно после одного из неприятных и приносящих расстройство визитов Бернадетты, Эйлиш отзывала свою племянницу в сторону.

— Ты не должна судить свою мать слишком строго, Морин, — говорила она в своей терпеливой манере. — Бернадетта любит тебя. Возможно, ее неудача заключается в том, что она любит тебя слишком сильно. Но у нее была тяжелая жизнь, и она изменила ее. Когда ты станешь старше, ты поймешь.

Время и злой рок лишили Морин шанса когда-нибудь ближе узнать свою мать и лучше понять ее. Бернадетта заболела лимфомой, когда Морин была подростком, и быстро скончалась. Питера вызвали к смертному одру Бернадетты, и он, как священник, исполнил последние обряды. Он выслушал ее последнюю исповедь, принял на свои плечи тяжкий груз шокирующих откровений своей тетки и нес этот груз каждый день своей жизни. Но он никогда не обсуждал это с Морин, ссылаясь на тайну исповеди.

И вот сейчас новый кусочек головоломки. Морин должна была попытаться истолковать значение письма своего отца, посмотреть, какое наследство он оставил для нее. Сейчас ей следовало поспать, чтобы утром обсудить все это с Питером на свежую голову.

Каркасон

25 июня 2005 года

Дерек Уэйнрайт крепко спал. Коктейль из таблеток и красного вина в сочетании с усталостью и стрессом погрузил его в беспамятство.

Будь Дерек в более сознательном состоянии, возможно, он бы почувствовал тревогу — от шагов на лестнице, от звука открывающейся двери или от слов, которые шепотом напевал напавший на него человек:

— Neca eos omnes. Neca eos omnes. Deus suos agnoset.

Убейте их всех. Убейте их всех. Бог узнает своих.

Когда красный шнур затянулся вокруг его шеи, для Дерека Уэйнрайта было уже слишком поздно. В отличие от Роже-Бернара Жели, ему не повезло умереть к тому времени, когда начался обряд.

Замок Синих Яблок

Морин проснулась от стука в дверь. В этот момент она не хотела видеть Синклера или Питера. Она почувствовала облегчение, когда услышала женский голос по ту сторону двери.

— Рини? Это я.

Морин открыла дверь Тамми, которая бросила на нее взгляд и охнула:

— Ты плохо выглядишь.

— Ну, спасибо. Я прекрасно себя чувствую.

— Не хочешь поговорить об этом?

— Пока нет. Я просто должна решить кое-какие личные дела.

Тамми колебалась. Морин сразу насторожилась, когда поняла, что видит нечто совершенно новое: Тамара Уиздом нервничает.

— Что случилось, Тамми?

Тамми вздохнула, провела рукой по своим длинным волосам.

— Мне жутко не хочется делать это, когда ты и так уже взволнована, но мне действительно необходимо поговорить с тобой.

Морин жестом показала на кресло:

— Заходи и садись.

Тамми покачала головой.

— Нет, мне нужно, чтобы ты пошла со мной. Я должна тебе кое-что показать.

— Ладно, — просто сказала Морин и последовала за Тамми по лабиринту коридоров Замка Синих Яблок. После всего случившегося она не думала, что может удивиться ее еще больше. Она ошибалась.

Они вошли в комнату с современным оборудованием, где Синклер впервые показал Морин и Питеру карты местности в сравнении с созвездиями. Тамми показала на кожаный диван, расположенный перед большим телевизионным экраном. Она взяла пульт дистанционного управления и села рядом с Морин. Глубоко вздохнув, она начала объяснять:

— Я хочу показать тебе пленку, которую сняла для своего следующего документального фильма. Он посвящен Династии. Сейчас мне нужно, чтобы ты меня выслушала, потому что это очень важно и окончательно прояснит твою роль в ситуации в целом.

Как ты знаешь, тайна Иисуса и Марии Магдалины породила на свет множество секретных обществ и закрытых организаций. Они шепчутся о Династии, исполняют различные древние ритуалы.

Тамми нажала кнопку на пульте и включила монитор. По экрану пошло медленное слайд-шоу, по одному кадру за раз. Первыми кадрами были картины, изображавшие Марию Магдалину в исполнении мастеров искусства Возрождения и барокко.

— Некоторые из этих групп состоят из фанатиков, но другие созданы по-настоящему хорошими и духовными людьми. Синклер — один из хороших парней, так что здесь ты в безопасности. Позволь мне внести ясность. — Она на минуту замолчала, собираясь с мыслями. — Я хотела сделать фильм, который показал бы масштаб всей этой концепции целиком — как далеко идея священной династии проникла в Западный мир и нашу историю. Идея состоит в том, чтобы показать широкий диапазон того, кем были — и есть — потомки Иисуса и Марии Магдалины. Известные и канувшие в небытие.

Знакомые портреты исторических и религиозных деятелей проходили по экрану, пока Тамми продолжала:

— Некоторые из них могут тебя удивить. Карл Великий. Король Артур. Роберт Брюс. Святой Франциск Ассизский.

— Подожди-ка минутку. Святой Франциск Ассизский?

Тамми кивнула:

— Вот именно. Его мать, госпожа Пика, родилась в Тарасконе. Чисто катарский род по линии Сары-Фамарь, от благородной семьи Бурлемон. Вот как он получил свое имя. При рождении его назвали Джованни, но родители звали его Франческо, потому что он так напоминал им французско-катарскую ветвь его семьи по матери. Ты когда-нибудь была в Ассизи?

Морин покачала головой. Каждое новое открытие было для нее удивительным, ошеломляющим. Она зачарованно наблюдала, как по экрану проплывали картины итальянского городка Ассизи, родины францисканского движения.