Патрик обратил внимание, что комната выглядит необычно голой, и понял, что со стен исчезли все картины. На их месте остаюсь большая некрасивая пустота. В остальном это была все та же, ничуть не изменившаяся загаженная комната, такая же, какой Патрик видел ее в прошлый раз, но тогда ее освещали картины. Они придавали жилищу Патрика отчетливо декадентский дух из-за броского контраста грязи и красоты. А теперь это была лишь засранная и мерзкая комната.

Лена что-то тихо говорила в мобильный телефон. Она отвечала короткими односложными фразами, потом захлопнула крышку своего маленького «Эрикссона» и повернулась к нему.

— Я получила подтверждение о приезде экспертов для изучения места преступления. Они сейчас выехали из Гётеборга. Мы не должны ничего трогать. Я сказала, что мы проследим и для надежности подождем снаружи.

Они пошли в прихожую. Лена аккуратно закрыла дверь и заперла ее ключом, который висел на крючке внутри. Когда они вышли из подъезда, их обдало холодом. Лена и Патрик стали притопывать ногами, чтобы согреться.

— А куда девался Янне?

Патрик спрашивал о напарнике Лены, с которым она обычно вместе приезжала.

— Он сегодня пэбэрует.

— Пэбэрует? — спросил Патрик очень удивленно.

— Присматривает за больным ребенком — ПБР. Поблизости никого не оказалось, а искать кого-нибудь или вызывать было уже поздно. Кто знал, что все так выйдет, поэтому я приехала одна.

Патрик рассеянно кивнул. Он был вынужден согласиться с Леной. Очень многое говорило в пользу того, что искать следует одного убийцу. Хотя делать поспешные заключения означало бы допустить одну из наиболее опасных ошибок в работе полицейского, но вероятность появления в таком маленьком поселке, как Фьельбака, двух разных убийц была мала. А если принять во внимание тесную связь между жертвами, эта возможность становилась еще меньше.

* * *

— Пожалуйста, Ян, но разве мы не можем позволить себе собственный дом? Я слышала, что один из тех домов возле Бадхольмена продается. Почему мы не можем поехать и посмотреть? Оттуда просто фантастический вид и есть навес для лодок. Ну пожалуйста.

Настырный скрипучий голос Лисы вызвал у него только раздражение: теперь он почти всегда лишь раздражал его. Переносить брак с ней было бы много легче, если бы она заткнулась и красовалась молча. Последнее время ни ее пышная грудь, ни круглая попа не вдохновляли его так, как прежде. Поток слов только нарастал, и в такие минуты, как эта, он с горечью думал: неужели он женился только для того, чтобы выслушивать этот бесконечный треп.

Лиса работала официанткой в «Красной змее», когда он впервые увидел ее. Все парни в округе практически шизели, заглядываясь на ее длинные ноги и на то, что торчало из выреза ее платья. С первого взгляда он решил, что она будет принадлежать ему. Он привык получать все, что хотел, и Лиса не казалась ему исключением. Он не выглядел как-то особенно, но ситуация полностью разрешилась в его пользу, когда он назвал свое имя и представился как Ян Лоренс. От его имени и фамилии глаза женщин обычно начинали блестеть и ворота открывались.

Вначале он просто шалел от тела Лисы. Он не мог оторваться от нее и вполне успешно ухитрялся не слышать ее идиотские комментарии, которые она выдавала на-гора своим противным голосом. Кроме того, идя с ней под руку, он постоянно ловил завистливые взгляды других мужчин, и ему было приятно видеть силу ее привлекательности. Когда Лиса принялась намекать, что пора бы ему сделать ее добропорядочной женщиной, то поначалу ее матримониальные призывы падали на бесплодную почву. В первую очередь из-за того, что, мягко говоря, границы ее тупости простирались много дальше, чем границы ее красоты. В том, что Лиса все-таки в конце концов стала его женой, была виновата Нелли, точнее, то, что она категорически выступала против этого брака. Лиса с первого взгляда совершенно ей не понравилась, и Нелли ни разу не упустила возможности проехаться по ее поводу. И теперь Ян, из-за детского чувства противоречия пошедший наперекор Нелли и женившийся на Лисе, проклинал свою глупость.

Лиса надула губки, лежа на животе на их большой двуспальной кровати. Она была голой и старалась изо всех сил выглядеть пособлазнительнее, но его это не волновало. Ян знал, что она ждет от него ответа.

— Ты же знаешь, что мы не можем переехать от мамы. Она нездорова и не справится одна с этим большим домом.

Ян повернулся к Лисе спиной и начал завязывать галстук перед трюмо. В зеркало он видел, как Лиса раздраженно нахмурилась — это ее не красило.

— А почему эта старая ворона не может переехать в какой-нибудь хороший дом и оставить нас наконец в покое? Неужели она не понимает, что у нас есть право на собственную жизнь? А вместо этого мы прыгаем день и ночь вокруг этой карги. И что ей за радость сидеть на куче денег? Голову даю на отсечение, она тащится от того, как мы унижаемся и ходим на задних лапках, выпрашивая крошки с ее стола. Разве ты мало для нее делаешь? Горбатишься на фабрике, а потом остальное время нянчишься с ней. Старуха и не подумала отдать нам лучшие комнаты в доме в благодарность за помощь; нам приходится жить в подвале, а она там шикует наверху.

Ян повернулся и холодно посмотрел на свою жену:

— Я разве тебя не предупреждал, чтоб ты не смела говорить о моей матери в таком тоне?

— Твоей матери? — фыркнула Лиса. — Ты сам-то хоть видишь, что она не считает тебя своим сыном, Ян? Ты навсегда останешься для нее всего лишь сироткой, которого она приютила из благотворительности. И если бы не исчез ее любимый Нильс, тебя бы все равно рано или поздно отсюда вышибли. Ты для нее не более чем вынужденная мера, Ян. Кто бы еще надрывался для нее день и ночь практически даром? Единственное, что ты получил, — это обещание, что, когда она наконец загнется, ты получишь все деньги. Ну, во-первых, эта кощеиха собралась жить по меньшей мере до ста лет, а во-вторых, она наверняка уже давным-давно за нашей спиной завещала деньги какому-нибудь приюту для бездомных собак. Ты иногда такой придурок, Ян.

Лиса перевернулась на спину и внимательно изучала свои наманикюренные ногти. В ледяном молчании Ян шагнул к лежащей на кровати Лисе. Он сел на корточки, взялся за ее длинные светлые волосы, свисавшие с края кровати, намотал на руку и начал медленно тянуть, сильнее и сильнее, до тех пор, пока ее лицо не исказила гримаса боли. Он наклонился к ее лицу так близко, что чувствовал на своем лице ее дыхание, и прошипел тихим голосом:

— Никогда, слышишь, никогда не называй меня придурком! И верь мне — деньги однажды будут моими. Вопрос в другом: останешься ли ты здесь достаточно надолго, чтоб попользоваться этими деньгами.

Он с удовлетворением увидел в ее глазах отблеск страха. Он считал ее тупой, но в то же время она была хитрой, и ее примитивные инстинкты продиктовали ее ушлому умишку указание менять тактику. Она раскинулась на кровати, надула губки и руками приподняла груди. Лиса медленно провела указательными пальцами вокруг сосков, пока они не затвердели, и сказала примирительно: