* * *

Более серьезной опасностью, чем индивидуальные эксцессы, для испанской монархии в целом был общий упадок воинского духа. В указе, датированном 1632 годом, король признал, что «…военная дисциплина в моей армии пришла в упадок во всех отношениях, так что даже не пользуется теперь уважением, как в былые времена». В 1640 году, во время мятежа в Каталонии, даже дворянство отказалось откликнуться на призыв короля или же покидало ряды армии, как это сделала часть знати, «мобилизованной» Оливаресом. Спустя двадцать лет, когда Луис де Харо в спешном порядке прибыл на помощь защитникам Бадахоса, осажденного португальцами, «едва ли с ним было пятнадцать — двадцать известных людей, поскольку остальные отказались покидать королевский двор и предпочли удовольствия доблести оружия и чести нации».

Забвение военной доблести, контрастировавшее со все большей наглостью солдат и растущим количеством преступлений, которые они совершали, объясняли, почему к военным относились все хуже и хуже и что послужило причиной появления не только за границей, но и в самой Испании расхожего образа фанфарона, труса и хвастуна, опасного не столько для врага, сколько для бутылок и девичьей чести.

говорит один из персонажей Тирсо де Молины. И Лопе де Вега, который, как мы видели, очень восхищался героизмом Алонсо де Контрераса, вставил в одну из своих комедий, действие которой разворачивается в Палермо, такой диалог:

Но не в этих насмешках следует искать самые красноречивые свидетельства упадка воинского духа, а в плутовском романе «Эстебанильо Гонсалес». Жизнь и подвиги Эстебанильо представляют собой в некотором смысле антитезу — можно даже сказать, почти пародию — жизни Алонсо де Контрераса, и контраст между ними тем более разителен, что хотя Эстебанильо и облек в форму плутовского романа некоторые свои приключения, оба персонажа не стали от этого менее историческими и в их жизнях обнаруживается множество точек пересечения, поскольку оба они исколесили Европу под испанскими знаменами и приняли участие в нескольких больших войнах того времени. Но если один из них воплощал в себе все героические добродетели, поставленные на службу идеала, другой счел своим долгом чернить, принижать, высмеивать все, что в течение века составляло славу и честь испанского оружия.

Родившись в Риме в 1608 году от отца-испанца, подросток Эстебанильо убежал, как это сделал Алонсо, из лавки, в которую его устроили учеником, и в 13 лет поступил знаменосцем в роту, формировавшуюся в Мессине. Но его устремления были противоположны тем, которые воплотил юный Контрерас: если последний отказался от неопасной службы в качестве поваренка, чтобы сражаться с оружием в руках, то Эстебанильо оставил свою службу в качестве знаменосца, чтобы сделаться помощником повара на корабле, на который села его рота, чтобы отправиться сражаться с турками, поскольку, объясняет он, «я был настолько безразличен к этому делу, что не мечтал ни о чем другом, кроме как набить себе брюхо, имея под боком вместо арбалета плиту, вместо копья — ложку и добрый котел — вместо корабельной пушки».

Недолгой оказалась столь приятная жизнь: командир его выгнал, и Эстебанильо слонялся по Италии, пробуя себя в разных занятиях, но его всякий раз прогоняли за воровство, и он, оказавшись без средств к существованию, снова записался в армию. Но, узнав, что его отряд отправляется «на мулах святого Франциска» (то есть пешком) во Фландрию, он с пятнадцатью другими приятелями дезертировал, чтобы поискать места в другой роте, которую он через несколько дней также оставил, чтобы добраться до Испании. Поочередно выступая в роли «паломника в Сантьяго-де-Компостела», актера и торговца снадобьями, он прибывает в Андалусию, где снова поступает на военную службу и припеваючи живет на постое в одном из домов до тех пор, пока его рота не выступила в поход. Во время перехода через лес Эстебанильо и пятьдесят солдат «бросили» своего командира: «Мы оставили его одного — со знаменем, барабанами, лейтенантом и сержантом, а также мальчиками, которые несли поклажу». Правда, этот командир был не слишком умен и не очень-то старался как можно меньше утомлять своих людей, «не понимая, что очень легко найти командира и гораздо труднее собрать пятьдесят человек…». Легкость, с какой удалось ему это проделать, побудила Эстебанильо действовать тем же манером всякий раз, когда у него не было денег.

Под угрозой тюремного заключения за совершение преступлений в Малаге он все-таки сумел сесть на корабль, отплывавший во Францию (которая в то время находилась в состоянии войны с Испанией). Что было делать, дабы прожить в этой чужой стране? «Я встретил в одной деревне сержанта, который спросил меня, не хочу ли я стать солдатом и служить христианнейшему королю. Чувствуя, что голод одолевает меня, а в таком положении, не имея никакого пропитания, согласишься служить и турецкому султану, я ответил согласием». Так Эстебанильо вступил в армию, которой предстояло воевать с испанцами в графстве Ницца, что дало ему возможность дезертировать, перебраться в лагерь противника и поступить к нему на службу. Но его полк отправлялся на север, в сторону Германии, где шли бои. Эстебанильо и на сей раз нашел способ избежать риска, устроившись на кухню, как уже делал в самом начале своей «военной» карьеры. Так он стал свидетелем одной из побед, прославившей последние десятилетия испанского могущества: битвы при Нордлингене, где войска Филиппа IV разгромили опасного соперника — шведскую армию, выкованную Густавом-Адольфом. Но о сражении, в котором его товарищи по оружию покрыли себя славой, он рассказывает только для того, чтобы похвастаться, что не принял в этом никакого участия и что всегда держался как можно дальше от мест, где свистят пули. Накануне боя, предчувствуя, что столкновение двух армий будет жестоким, он сначала спрятался в остове лошади, а затем, опасаясь, что его найдут, под покровом ночи бежал как можно дальше от поля битвы: «Я встретил своего командира, который спросил меня: „Почему ты не берешься за пику с готовностью умереть, защищая веру, или принести победу своему королю?“ Я ответил ему: „Если Его величество ждет, что я ему ее принесу, его песенка спета…“».

И когда командира, доблестно сражавшегося в бою, принесли смертельно раненного, Эстебанильо сделал циничное заключение: «Его отнесли в город, где он, не будучи столь же мудрым, как я, отдал свою душу создателю».

Победа под Нордлингеном (1634) была одержана, когда Алонсо де Контрерас, воплощение героического духа, уже закончил свою военную карьеру. К тому времени, когда спустя пятнадцать лет Эстебанильо живописал о своих приключениях, с удовольствием выставляя напоказ собственную трусость и безразличие к делу, за которое продолжали гибнуть его товарищи, битва при Рокруа (1643) окончательно развеяла миф о непобедимости испанской армии. Противопоставление одного другому принимает символический характер: Алонсо де Контрерас начал военную карьеру в конце правления Филиппа II, когда Испания, уже внутренне истощенная, еще доминировала в Европе; именно эту Испанию, не только приходившую в упадок, но и сомневающуюся в себе, отражают насмешки Эстебанильо Гонсалеса.