Губернатор Андалусии, герцог де Медина Сидония, поручил ему самому доставить эту счастливую весть в Мадрид, и Алонсо имел честь лично предстать перед королем Филиппом III и сообщить ему об успехе своего предприятия. В качестве награды за заслуги, а также учитывая свои знания в области навигации, он попросил себе пост адмирала, то есть главнокомандующего флотом. Но снова чиновники дворца затягивали исполнение обещания, данного Контрерасу, и ему пришлось довольствоваться привилегией «собрать роту» в самой столице (что никогда до этого не делалось), чтобы сесть с ней на корабли, которым были поручены наблюдение за Гибралтарским проливом и охрана судов, прибывавших с грузом серебра из Америки. Но Контрерас заболел и стал недееспособным. В Мадриде, куда он возвратился, без средств к существованию, он жил и питался в течение восьми месяцев у Лопе де Вега, который его никогда не видел, но принял со словами: «Сеньор капитан, с таким человеком, как вы, следует разделить даже свой плащ!» — и посвятил ему пьесу «Король без королевства», навеянную сплетнями о его так называемом королевстве морисков.

Настойчивыми требованиями Алонсо де Контрерас добился от военного совета, чтобы его послали на Сицилию, где вице-король поручил ему управление островом Пантеллария, «расположенным почти в Берберии». Этот остров контролировал Сицилийский пролив, и его Контрерас должен был охранять с отрядом в 120 человек. По истечении нескольких месяцев он попросил у вице-короля разрешения отправиться в Рим, где он получил аудиенцию у папы. Алонсо изложил ему все, что сделал для защиты католической веры, и получил от папы послание, адресованное Мальтийскому ордену, освобождавшее его от обязательства постоянного местопребывания, которое обычно требовалось для того, чтобы быть рыцарем и получить командорство. Затем, имея столь ценный документ, он вернулся на Мальту, где с соблюдением всех надлежащих формальностей был посвящен в «рыцари справедливости».

Получив столь блестящий титул, Алонсо де Контрерас вернулся в Неаполь, где вице-король герцог Де Монтеррей дружески принял его и поручил ему управление островом д’Аквила, где законы диктовали бандиты и знатные семьи, поручив ему навести там порядок и заставить жителей острова повиноваться королю Испании и его представителю. Несколько смертных приговоров, приведенных в исполнение вопреки всем ходатайствам, быстро укрепили авторитет Алонсо; но неумолимое правосудие, распространенное им на всех, вызвало такое количество жалоб, что через три месяца Монтеррей вынужден был его отозвать. В качестве компенсации он пожаловал ему командование кавалерийской ротой, и Контрерас во главе своих войск, в роскошном экипаже, принял участие в генеральном смотре всей кавалерии Неаполитанского королевства: «Я был беден, но одел своих двух трубачей и четырех лакеев в ливреи, сшитые из ярко-красной материи с вышивкой и серебряными обшлагами, с портупеями, перьями, а поверх одежды у них были такие же плащи… Мои пять лошадей скакали под седлами, украшенными серебряными галунами, с парадными седельными пистолетами…» Но поскольку герцог де Монтеррей отказал в капитанском патенте одному из его братьев (который, как и он, вел полную приключений жизнь военного), Контрерас оставляет службу у него. Снова он рисковал остаться не у дел и без средств к существованию, но в это время пришла весть о том, что гроссмейстер Мальтийского ордена пожаловал ему Испанское командорство со всеми доходами, которое оно приносило. Тогда он отправился в Испанию, и, вероятно, это было его последнее путешествие, поскольку его автобиография неожиданно прерывается на этой дате (1633).

Подобная жизнь кажется настолько необычной, что можно было бы подвергнуть сомнению правдивость рассказа о ней, но, даже если не принимать в расчет длинное посвящение, которое Лопе де Вега предпослал своему «Королю без королевства» (и где он сделал намек на некоторые подвиги Контрераса, о которых тот не рассказал в автобиографии), испанские архивы сохранили различные документы, которые подтверждают это повествование, в частности, derrotero — составленную им морскую карту, которую он одолжил эрцгерцогу Филиберу Савойскому, сохранившему ее, и текст просьбы, адресованной в 1623 году королю Филиппу IV, где он приводит свой послужной список за предыдущие годы.

Другие испанские солдаты эпохи золотого века тоже оставили рассказы о своей жизни, которые, возможно, и менее удивительны, чем повествование Алонсо Контрераса, но являются не менее ценными свидетельствами того, как протекала жизнь военных: таков Диего Дукве де Эстрада, происходивший из дворянской семьи, который убежал из тюрьмы Толедо, куда был помещен в возрасте тринадцати лет за убийство товарища, и нашел убежище в армии. Вернувшись в Мадрид, он приобрел известность не только благодаря своему поэтическому таланту, но и из-за своих любовных похождений; но, убив одного из своих соперников, он был приговорен к повешению. Ему удалось бежать еще раз, добраться до Италии, затем перебраться в Трансильванию, где он стал одним из уважаемых людей при полувосточном дворе местного правителя и принял участие в борьбе с турками. Потом Диего перебрался в Германию и во время Тридцатилетней войны поступил на службу к императору, кузену короля Испании, и стал управляющим Богемии. Снова попав в Рим, он впал в мистику, вступил в орден Святого Иоанна Божьего и стал основывать монастыри на Сардинии. Нападение на остров французов в 1637 году побудило его снова взять в руки оружие. Диего Дукве де Эстрада отбил атаку захватчиков, затем вернулся к монашеской жизни и окончил свое существование в монашеской рясе.

* * *

В повествовании Дукве де Эстрада о своей полной приключений жизни фигурирует одна весьма примечательная история: во время своего возвращения из Трансильвании он проезжал через Вену, где был представлен императору Фердинанду, который спросил его, кто он такой. «Солдат удачи», — ответил Дукве. «Император захотел узнать, чего он добился в военной карьере, на что Дукве ответил: „Я — солдат, и этим все сказано“». Ни один другой ответ не проливает столько света на состояние духа солдат-авантюристов, которые считали себя больше, чем просто воинами, и которые повсюду, где бы они ни были, в Италии, Фландрии, Германии, в самой Испании, привыкли чувствовать себя хозяевами.

Испанский солдат возвел на самую верхнюю ступень чувство собственного достоинства, базировавшееся одновременно на воинских качествах, которые составляли его репутацию, и на сознании того, что он, сражаясь за своего короля, служит более высоким целям — воюет во имя Господа. Поэтому легко объяснить то, что профессия военного по определению придавала некоторое благородство тому, кто ею занимался:

В эпоху, когда в армии не носили униформу, солдат, как и дворянин, старался выделиться из общей массы не только шпагой, но и роскошью, иногда даже экстравагантностью одежды, и сделать это было тем легче, что королевские указы, ограничивавшие чрезмерную роскошь в одежде, в армии не действовали. «Никогда, — говорится в тексте начала XVII века, — в испанской пехоте не было „прагматичности“ в вопросах одежды и украшений, поскольку она лишила бы солдат душевных сил и блеска, которыми должны обладать военные». Поэтому длинные плащи, камзолы, штаны и пояса ярких цветов, иногда украшенные серебряной вышивкой, большие шляпы с разноцветными перьями внешне определяли достоинство солдата.