– Вот как? – удивилась художница.

– Мне кажется, он уже думать обо мне забыл, как говорится – проехали… Разве он готов воспитывать ребенка? Да что я вам говорю? Вы успешная, богатая, красивая… Вы живете в другом измерении, где все решаемо. Вы себе даже представить не можете безвыходной ситуации, когда ты чувствуешь себя загнанной в угол… – Взгляд у Лады застыл.

– Ты никуда не спешишь? – вернула ее к действительности Богдана.

– Нет… Мне некуда спешить, – вздохнула Лада.

– Тогда садись вон на тот уютный диванчик, накрывайся пледом, устраивайся поудобнее, и я расскажу тебе интересную историю…

* * *

– Когда-то я тоже была неопытной и, наверное, в чем-то наивной, – начала Богдана. – Я безалаберно относилась к окружающим, думала только о себе и вела не совсем правильный образ жизни. Я профессионально занималась фотографией, жила в Москве. Приехала из провинции и пробивалась наверх, просто рыла землю носом. Пошла бы я по трупам? Наверное, пошла бы… В то время я не видела преград, – задумалась Богдана, словно сама себя проверяя на ту степень правды, которую она сейчас рассказывала Ладе. – В моих фотографиях что-то было… Они цепляли, я всегда улавливала движение души в глазах человека, у меня не было невыразительных портретов. Я и сейчас разбираюсь в людях достаточно хорошо… Твою боль я тоже сразу почувствовала. Мне очень удавались натюрморты с едой. Голландцы отдыхают! На пейзажной фотографии я способна была передать дуновение ветерка, шелест листьев под ногами и хруст снежного наста. Конечно, весь мой день был расписан поминутно, я делала фотосессии известных людей, снимала интерьеры дорогих ресторанов и домов отдыха. Время было бешеное, деньги лились потоком, и никто не задумывался об их происхождении. Просто надо было урвать, и урвать быстрее и как можно больше. Я фотографировала каких-то сомнительных типов, проституток… Получала заказы на откровенные фото, заказчики не скрывали, для каких целей они были им нужны. Я не говорю, что мне нравилось этим заниматься, у меня не было времени даже задуматься о том, нравится мне это или нет. Я просто зарабатывала на жизнь, воспользовавшись данным мне Богом талантом. Я растрачивала свои силы впустую. За такие вещи не наказывают, но дают человеку возможность остановиться и подумать… Если он сам не находит в себе силы сделать это. Я сейчас понимаю… Тогда – нет… Странная штука – жизнь. Только горе или значимое событие способно тебя встряхнуть и заставить одуматься… Я считала себя очень крутой и свободной, а на самом деле была страшно зависима: от своих амбиций, денег, от нужных связей и знакомых. Я выкуривала по две пачки в день, любила вино, спала по три часа в сутки, накупила себе дорогого фирменного шмотья. Приобрела дорогой гоночный автомобиль – опять-таки, чтобы везде успевать. Вскоре я поймала себя на мысли, что абсолютно не способна расслабиться, что я все время напряжена и смотрю на людей и окружающую действительность словно через объектив фотоаппарата…

– А родители? Где были ваши родители? – спросила Лада, очень заинтересованная ее рассказом.

Она даже и не представляла, что Богдана начинала свою трудовую жизнь таким образом, сейчас в ней было только умиротворение и внутреннее спокойствие. Глаза излучали счастье. Трудно было вообразить, что Богдана рассказывает все это о себе, а не о другом человеке. Богдана не ответила на ее вопрос, словно не слышала его и продолжала:

– Карьера у меня тоже двинулась вверх. Меня заметили иностранцы, хлынувшие тогда в нашу страну за «живой натурой». Это как только «занавес подняли», – пояснила Богдана. – Что ни говори, но русская земля всегда славилась талантами. Я знала многих из богемной среды, которые погнались не за «большим рублем», а за «длинным долларом». Это было заманчиво… Страна наша, по сути, погибала, а люди выживали кто как мог… Русские умелицы вышивали платья бисером, камнями просто шедеврально, шили одежду и декорировали не хуже известных кутюрье, но были никому не известны. Этим пользовались иностранцы. Они находили мастериц и за копейки увозили их за границу, где они трудились день и ночь в самых известных модных домах, а жили в подвалах на окраине. Хотя это известная история, и она периодически повторяется… с разными людьми разных национальностей, в разное время и по-разному поводу. Выжить, приобщиться к высокому искусству можно было, но самому реализоваться в таких условиях было невозможно. И эти мастера… многие, да что там – фактически все! – сгинули и пропали, спились. Они не нужны были родине и на чужбине не прижились. Я тоже получила приглашение поработать за границей. Человеку из села, даже если я и имела доступ к некоторым благам и валютному магазину «Березка», оказаться в Париже – это словно очутиться на Луне. Там меня совсем сорвало с катушек. Ночной Монмартр, очаровательные кафе, Люксембургский сад, Тюильри, тусовки, съемки… Со мной стали считаться, я могла себе позволить пройтись бульдозером по человеческим судьбам, даже не задумываясь. Опоздала модель на минуту – все! Пошла вон! Не ложится на это милое личико придуманный мной макияж – катись к черту! Посмотрела на меня не так… туда же! Помощник фотографа принес мне недостаточно крепкий кофе – катись! Да, Лада, не смотри на меня так, я была конченой стервой… Именно там, в Париже я познакомилась с Димой. Я не знаю по сей день, что со мной произошло в тот день, чем Дмитрий отличался от других парней, от сотен парней, проходящих через объектив моей камеры, но время для меня тогда остановилось. Оно словно застыло, как расплавленный воск. Он пытался работать моделью, но… Похоже, он и на родине звезд с неба не хватал. Как говорится – читай между строк, тогда я этого не понимала. У Димы были высокопоставленные родители, у него в молодости было такое, о чем его сверстники и мечтать не могли. Но он ничего не хотел. Учиться тоже не желал, но все же поступил в один из престижных вузов. Парень он был высокий, плечистый, красивый. Только и делал, что гулял, девушки висели на нем гроздьями. Как-то ему предложили поработать манекенщиком, Дима с легкостью согласился. Деньги он получал неплохие, но вот удовлетворения ему это не приносило. «Нафталиновое время», как выражался он сам. Предложение поработать в Париже Дима воспринял с радостью. Но там дело не заладилось… И это было неудивительно. Нужно было работать как проклятому, трудиться день и ночь. А Дима… Не любил он работать. Привык получать все даром без труда и хлопот. – Богдана замолчала, видно, вспоминать Дмитрия ей было не очень приятно. – У меня до Димы много было парней, но они пролетали мимо, словно крутились на быстрой карусели… Я была довольно легка на необременительные связи. Не было ни времени, ни желания строить с кем-либо серьезные отношения. Я влюбилась в Диму просто по уши, растворилась в нем полностью. Я думать могла только о нем, стала жить только для него. Он стал моей единственной целью в жизни. Он открыл для меня доселе неизведанные чувства. Не знаю, почему так произошло? Может, судьба и это должно было уже случиться? Может, сказалась общая тоска по России, на чужбине тяжело было существовать в одиночку, и нас притянуло друг к другу… Во мне словно проснулись силы для дальнейшей жизни. Я стала работать день и ночь, чтобы обеспечивать нам с Димой безбедное существование. В редкие мои выходные мы шикарно проводили время. Со съемной квартиры по желанию Димы мы переехали в дорогущий отель с видом на символ Парижа – Эйфелеву башню. Он не знал, сколько я платила за номер, лишь бы любимый был рад.