— Брат мой, — говорит бродяга, — ты уже нашел Господа нашего, Иисуса Христа?

— Я и не знал, что он меня ищет.

— Ты признал Его спасителем своим?

— Знаете, я еще надеюсь спастись сам.

Мужчина качает головой, и его африканские косички извиваются, как змеи.

— Никому не хватит сил спастись, — отвечает он и движется дальше.

— По-моему, это незаконно, — бормочу я. — Или, во всяком случае, должно быть незаконно. Нельзя впаривать людям религию вместе с кофе.

Подняв глаза, я натыкаюсь на взгляд Делии.

— А почему ты не веришь в Бога?

— А почему ты веришь?

Она смотрит на Софи, и черты ее лица становятся мягче.

— Наверное, потому что в жизни происходят слишком удивительные вещи, чтобы считать их делом рук людей.

«И чтобы винить людей тоже», — мысленно добавляю я.

Фанатик подходит к пожилой паре за соседним столиком.

— Уверуйте в Отца! — призывает он.

Делия оборачивается на его голос:

— Если бы это было так просто.

Когда Делия была беременна Софи, я был ее «родовым тренером». Получилось это как-то само собой, после того как Эрик, обещавший на этот раз не подвести, упился аккурат к началу занятий по дыхательной методике Ламаза. Я оказался среди супружеских пар, и все мои усилия были направлены на то, чтобы не выдать своего волнения, когда инструктор велела мне уложить Делию между ног и провести руками по ее вздутому животу.

Схватки у Делии начались в отделе замороженных продуктов, мне она позвонила из кабинета менеджера. Мысль о том, что мне придется исполнять свои обязанности «родового тренера», при этом не заглядывая ей между ног, повергала в панику. Может, попроситься стоять на уровне плеч? Может, отвести врача в сторонку и объяснить щекотливость ситуации?

Впоследствии выяснилось, что волновался я зря. Как только анестезиолог перевернул Делию на бок, чтобы ввести наркоз, я потерял сознание и очнулся уже с шестьюдесятью швами на лбу. Мне достаточно только глянуть на иголку шприца — и я уже готов.

Когда я пришел в себя, Делия была рядом.

— Привет, ковбой! — сказала она с улыбкой. Из-под одеяльца выглядывала крохотная, как персик, головка. — Спасибо, что помог.

— Да не за что, — ответил я, кривясь от пульсирующей в голове боли.

— Шестьдесят швов, — пояснила Делия. И добавила: — А у меня — всего десять.

Я невольно покосился на ее голову.

— Да не там! — Она дала мне минуту на размышление. — Только не надо больше падать в обморок.

Я не упал. Мне даже удалось, пошатываясь, добрести до койки и как следует рассмотреть малышку. Я помню, как смотрел в мутно-голубые глаза Софи и тешил себя мыслью, что теперь в этом мире есть еще один человек, который знает, каково это — быть со всех сторон окруженным Делией, а потом лишиться этого.

Когда в палату вошел Эрик, я держал Софи на руках. Он двинулся прямиком к Делии, поцеловал ее в губы и на мгновение прижался лбом к ее лбу, словно мысли могут передаваться посредством простой диффузии. Затем Эрик обернулся, ища взглядом свою дочь.

— Можешь подержать ее на руках, — подсказала ему Делия.

Но Эрик не стал ее у меня отнимать. Я сам шагнул ему навстречу и заметил то, что ускользнуло от внимания Делии: руки у Эрика тряслись, отчего он боялся вынуть их из карманов.

Я буквально впихнул ему сверток с ребенком.

— Все хорошо, — сказал я.

Но кому? Эрику? Софи? Себе? Передавая этот крошечный, но драгоценный приз Эрику я замешкался чуть дольше, чем следовало бы. Я просто хотел убедиться, что он ее не выронит.

Семнадцать сообщений в голосовой почте, и все — от главного редактора. В первом она просит перезвонить ей, в третьем — уже требует. Сообщение номер одиннадцать заставляет предположить, что если обезьян отправляют в космос, то и для «Газеты Нью-Гэмпшира» они писать тоже смогут.

В последнем сообщении Мардж обещает опубликовать на моей полосе ксерокопии моей же задницы, снятые по пьяной лавочке на рождественском корпоративе, если я не сдам статью к девяти утра.

И вот я задергиваю шторы. Включаю телевизор, чтобы заглушить стоны парочки в соседнем номере. Ставлю кондиционер на предельную мощность. «Эндрю Хопкинс, — печатаю я, — не из тех людей, которых вы ожидаете встретить в тюремных стенах».

Покачав головой, я стираю абзац.

«Как любой отец, Эндрю Хопкинс предпочитает говорить только о своей дочери».

Это предложение следует в небытие за предыдущим.

«В глазах Эндрю Хопкинса колышутся призраки прошлого». У всех у нас в глазах хватает этого добра.

Я задумчиво брожу вокруг острова своей гостиничной кровати. Кто, интересно, отказался бы изменить хоть что-то в своей жизни? Получить на двести баллов больше на выпускном экзамене. Получить Пулицеровскую премию, премию Хайсмана, Нобеля. Лицо покрасивее, тело постройнее. Еще парочку лет с детьми, которые выросли, пока вы занимались своими делами. Пять дополнительных минут с умершей возлюбленной.

Из всех моментов своей жизни я хотел бы изменить лишь тот, которого даже не пережил. Я сказал бы Делии, как сильно ее люблю, и она посмотрела бы на меня так, как всегда смотрела на Эрика.

«Газета Нью-Гэмпшира» платит мне вовсе не за то, что я хочу — и обязан — сейчас написать. Усевшись за ноутбук, я стираю текст и начинаю с чистого листа.

Риск был, но мы от риска не ушли,

Хотя и знали: может выйти хуже.

Мы гнездышко укрыли, как смогли,

Решив: потом проверим! Почему же

Я не припомню этого «потом»? —

А ты? — Увлекшись новыми делами,

Мы, верно, так и не пришли узнать,

Что стало после с этими птенцами

И научились ли они летать.

Роберт Фрост. Гнездо на скошенном лугу[26]

Помощница Криса Хэмилтона в течение трех дней пытается разыскать людей, живших по соседству с Элизой и Эндрю двадцать восемь лет назад. Вскоре после обеденного перерыва она заходит в мой кабинет.

— Какие новости хотите услышать: плохие или хорошие?

Я выглядываю из-за кипы бумаг.

— А у вас и хорошие есть?

— Если честно, нет. Но я подумала, что вам будет приятно.

— Давайте плохие.

— Элис Янг, — говорит она. — Я нашла ее.

Элис Янг — это девочка, семья которой жила по соседству. Она когда-то даже нянчила Делию.