боишься.

Он поднял нефритовый кубок:

— Десять тысяч лет Великому Хану!

На лице Третьего Принца с высокими, точно у Будды, скулами и жестоким ртом признание собственного поражения читалось как горе. В три прыжка он оказался у подножия лестницы. У Баосяна пальцы загудели от удара — чаша, из которой вино выплеснулось четкой лентой, описала длинную изящную дугу над ступенями и разлетелась от удара о мрамор облачком искристой пыли.

— Что это значит?! — вскричала Императрица.

Третий Принц обернулся к ней с безупречной приклеенной улыбкой:

— Я уверен, что Императрица не хотела оскорбить Короля Корё, послав ему подарок с ошибкой. — Он рывком развернул перед всеми свиток Баосяна. — Что это, как не бумажный сор, если тут неправильно написан иероглиф!

Императрица стала красней собственной шляпы. Баосян вспомнил, как Третий Принц прочел надпись на его счетной книге. Эсень так и не потрудился освоить какую-нибудь письменность, кроме монгольской… Баосяна осенило: Императрица и Великий Хан тоже не умеют читать! Только Третий Принц, якобы готовый праздновать жестокую победу, знал, что работа Баосяна безупречна.

Принц произнес на незнакомом языке нечто, от чего корёские гости потрясенно зашептались, и снова презрительно заговорил по-монгольски:

— Только не говорите, что поверили в репутацию Заместителя Мининства как блестящего ученого! Ученый из него такой же, как и все остальное. Вы посмотрите на него! С первого взгляда понятно, что ему не под силу постоять за честь Великой Юани. На ваш суд, Императрица. И знаете, ваша идея с подарком с самого начала была более чем неуместна.

Он быстро расстегнул пояс и двумя руками протянул свой меч в бирюзовых ножнах Великому Хану:

— Мы — народ воинов, а Король Корё воспитывался при дворе. Он владеет мечом так, как подобает правителю. Уж, конечно, это более достойный подарок, чем бесполезная бумажка с чернилами.

На Баосяна он не смотрел.

После мучительно долгой паузы Великй Хан сдержанно кивнул.

Императрица взорвалась:

— Тогда накажите его за невежество! Великий Хан, ваши чиновники бесчестят вас своей небрежностью. В ссылку его!

— Зачем же вознаграждать оскорбление таким легким наказанием? — осклабился Третий Принц. — Такое убожество, как наш Заместитель Министра, прекрасно проживет и за пределами Великой Юани, найдя утешение в обществе себе подобных. Хотите наказать, накажите как положено. Тридцать ударов бамбуковой палкой здесь, на площади Зала Великого Сияния! Дабы все увидели, что бывает, когда позоришь Великого Хана слабостью и неумением.

Ловко получилось. Третий Принц дал Императрице возможность понаслаждаться страданиями Баосяна, но сделал это так, чтобы у всех на виду у нее не было возможности «случайно» забить его до смерти.

И все-таки… В исполнении опытных ханских палачей избиение, пусть не до смерти, обещало стать не менее болезненным, чем гибель от яда. Страх Баосяна, до того подавляемый гневом, вышел из берегов. По презрительным лицам над головой он понял, что это заметно. Но, пока он трясся, ощущая вот рту привкус металла, некая глубинная часть его «я» дрожала от извращенного предвкушения. Пусть унижают, пусть стараются, чтобы он потерял человеческий облик от боли и страха, пусть марают его унижением, бесчестьем, позором.

Вы призадумаетесь, что у вас за Император, когда на троне буду сидеть я, а вы — простираться передо мной.

Императрица рявкнула:

— Да будет так! Пусть повизжит.

* * *

Баосян в блаженном наркотическом трансе сидел, откинув голову на край круглой бамбуковой ванны. На воде покачивались лечебные листья и палочки.

Понаблюдать за наказанием сбежалась куча любопытных. Спекталь оказался в самый раз, чтобы удовлетворить Императрицу. Баосяну даже притворяться не пришлось. Не смог бы, даже если б захотел. Первый же удар бамбуковой палкой вышиб все мысли. Больно было по правде, без всякого притворства, а Императрица жадно упивалась его страданиями. Со своим влажно блестящим алым ртом она смахивала на голодного духа из тех, что охотятся на одиноких путников. Наконец, боль достигла апогея, и сознание стало уплывать, растворяться под ударами, хотя плоть еще держалась и вопила — как бы сама по себе.

Снадобье, которое Сейхан потом влил ему в глотку, милосердно уничтожило боль. Но вместе с ней ушла и всякая ясность. Раньше Баосян был орлом, способным с высоты шести ли разглядеть каждую нитку в раскатанной парчовой ткани, но его поглотило какое-то странное облако. Даже черное лезвие гнева развеялось и потускнело, точно вечерняя дымка. Кажется, Баосян запаниковал, когда снадобье начало действовать, попытался собраться… Но это уже прошло. Он поплыл.

Вошел Третий Принц. Баосян отметил этот факт без всякого удивления и беспечно поздоровался:

— А вот и ты.

Вместо своих обычных лазуритовых сережек Третий Принц надел другие, серебряные, с синими перьями зимородка. Что-то в их оттенке смущало Баосяна. Кажется, ему должно было стать больно от их вида? Однако внутри только что-то туманно всколыхнулось. Словно то снадобье заглушило не только боль, но и чувства.

— Смотрю, руки-ноги целы.

Под насмешливостью Третьего Принца пряталась неловкость, неуверенность. Баосян вспомнил, как тот признал свое поражение: горестно, словно наконец отказался от мечты быть таким, каким надо. Пятна румянца на высоких скулах были неровные, точно от мороза.

— Нет, благодаря тебе.

Третий Принц возмущенно рассмеялся.

— Исключительно благодаря мне!

— На будущее, если решишь подать Императрице идею наказания, — задумчиво заметил Баосян, — посоветуйся сначала со мной.

— Чего ты жалуешься? Ты и тридцати ударов не получил. — Третий Принц разулся, прежде чем войти в купальню. Его босые ступни на дощатом полу казались несуразными, как лапы щенка. У купальни было всего три стены — вместо четвертой висячая бамбуковая ширма, как обыкновенно бывало в старых домах, — но холод отгоняли мириады жаровен.

— Ты что, даже не помнишь? Министр доходов за тебя пять ударов принял. Сказал, мол, он за тебя в ответе. И знаешь что: даже не пикнул! Сразу видно — отец настоящего воина.

Баосян вспомнил испещренное морщинами лицо Министра, белое исподнее, в котором его растянули на скамье. Он об этом не просил. Не хотел его доброты. В новом, размытом сознании Баосяна чувства, какими бы они ни были изначально, расцветали медленно, безболезненно…

— Наверное, надо было кинуть тебя в темницу, — размышлял Третий Принц, — но туда если попадешь, назад уже не выйдешь. Отец не умеет прощать. И закончил бы ты, как тот предатель-маньцзи, который сидит за решеткой, сколько я себя помню. Ты наполовину маньцзи, вы бы подружились! Или нет. Сын в отца, верно? Если папаша этого сучонка-евнуха такой же, хорошим собеседником ему не стать. — Он широко ухмыльнулся. — Хотя твой брат со мной бы не согласился, я уверен.

А вот эта новость стала бы потрясением, будь Баосян в