Но надежда его была тщетна: пламя продолжало распространяться и уже охватило часть каютных помещений. Дождь головней и искр сыпался и на галиот, паруса которого каждое мгновение тоже могли вспыхнуть. Опасаясь, как бы туркам не удалось отстоять хоть это судно, их последнее убежище, Николо Страдного, никем не замеченный в общей суматохе, доплыл до галиота, на котором тоже разбросал, где было нужно, разные горючие материалы с таким расчетом, чтобы все сразу загорелось и нельзя было бы спасти и это судно.

Видя, что не в силах бороться со страшной стихийной силой, овладевшей галерой, Метюб только что хотел распорядиться перейти на галиот, как его предупредил крик его людей:

— Загорелся и галиот!.. Мы пропали!

— Что такое? — спросил он, не веря своим ушам.

— Галиот тоже горит! — повторили матросы.

Все еще не веря этому новому несчастью, он с ловкостью настоящего матроса сам взобрался на одну из мачт и собственными глазами убедился в том, что последняя надежда на спасение исчезает в огне и дыме.

Никакие усилия не могли уже потушить этого плавучего костра, и энергичный капитан только напрасно заставлял своих людей терять силы и время, приказывая им делать то, что было совершенно бесполезно.

— Не пора ли уж нам и убраться отсюда, пока целы? — шепотом сказал дедушка Стаке поляку, столкнувшись с ним по дороге.

— Да, и я нахожу, что пора, — отвечал Лащинский. — Не знаешь ли, где Эль-Кадур?

— Возле своей госпожи, которая еще не выходила из больничной.

— Хорошо. Я иду к ним.

Навстречу ему бежал Метюб, на котором, как говорится, лица не было.

— Не пора ли нам перебраться на галиот? — спросил у него поляк, делая вид, что ничего не знает.

— Он тоже в огне! — с отчаянием в голосе ответил турок, хватаясь руками за голову, в которой у него начинало путаться ввиду угрожавшей страшной гибели. — Теперь осталось только одно: постараться добраться до берега в шлюпке, — прибавил он.

— А в ней хватит места для всех?

— Не знаю… едва ли. Иди спасать герцогиню.

— Бегу…

Пока спускали шлюпку, и турки беспорядочной толпой бросались в нее, причем некоторые из них попадали прямо в воду, Лащинский отправился в больничную, откуда Эль-Кадур собирался вынести наверх виконта.

— Займись лучше своей госпожой, — сказал он арабу, а я позабочусь о раненом.

— Что у нас тут делается? — спросила Элеонора, бледная, но бодрая. — Мы слышим шум, треск, беготню… слышим запах гари и дыма, но не знаем, чего нам ожидать.

— Огонь через несколько времени охватит и эту часть галеры, — отвечал поляк. — Пора уходить с нее.

— А где Перпиньяно, Стаке и другие?

— Не знаю… Нужно садиться в шлюпку… Подымайтесь с Эль-Кадуром наверх, а я последую за вами с виконтом…

Араб бережно подхватил свою госпожу и повел ее на палубу. Следом за ним шел Лащинский, держа на своих сильных руках раненого, впавшего в полное беспамятство. Старый врач медленно плелся за ними, с грустью думая о том, как будет трудно поместить раненого в переполненной народом шлюпке.

Суматоха на пылавшей галере приняла в этот момент настоящий трагический характер. Между турками, из которых каждый желал первым спуститься в шлюпку, завязалась яростная борьба. Пускались в ход не только кулаки, но и оружие. Напрасно Метюб вместе с другими офицерами своего экипажа старался установить порядок — их никто не слушал. Обезумевшие от панического ужаса люди превратились в стаю диких освирепевших зверей, убивавших и топивших друг друга, воображая, что таким образом скорее спасутся.

К счастью, на борту галеры оказалась еще довольно большая лодка. О ней все забыли, за исключением дедушки Стаке, озаботившегося спустить ее с помощью греков на воду. Этой лодкой он хотел воспользоваться исключительно для своей компании во главе с герцогиней, и готов был ценой своей жизни защищать ее от турок. Однако, лишь только последние увидели на воде лодку, они толпами стали перебегать на тот борт, под которым она стояла, с намерением овладеть ею.

— Прочь отсюда, разбойники! — орал во всю мочь своих легких старик. — Эта лодка предназначена для герцогини и ее спутников…. Ведь Гараджия наказывала вам привезти пленницу целой и невредимой, вы должны это знать… Эй, синьор Перпиньяно! Где вы? Помогите мне отогнать эту волчью стаю!

— В воду этого старого христианского пса! — ревели, в свою очередь, турки, готовясь спрыгнуть в лодку.

— Прочь отсюда, негодяи, или я всех вас уложу на месте! — вскричал вдруг появившийся откуда-то Перпиньяно, наводя на оголтелую толпу пару пистолетов с дымящимися фитилями.

К нему присоединились греки и молодой далмат Симон, также вооруженные, кто холодным, кто огнестрельным оружием, которым снабдил их венецианец, воспользовавшийся растерянностью турок, чтобы захватить их арсенал. Сам Метюб, желавший во что бы то ни стало спасти герцогиню, поспешил на помощь христианам и не менее рьяно, чем они сами, принялся отгонять сабельными ударами своих людей от лодки.

— Прочь отсюда! — крикнул и он. — Прочь, говорят вам!..

В эту минуту показалась на палубе герцогиня, сопровождаемая Эль-Кадуром, поляком и врачом, несшим раненого виконта.

— Дорогу! — кричал араб, шедший впереди. — Дорогу герцогине!

В то время как остальные ренегаты и христиане, при энергичном содействии Метюба, отгоняли матросов и солдат от того места, где находилась лодка, Лащинский сумел устроить так, что он опять один понес раненого и бросился с ним на нос галеры, где не было ни души.

Взобравшись на край борта, он вместе с бесчувственным виконтом, крепко обхватив его поперек тела, бросился в воду. На минуту он исчез было в тихо шумящих волнах, потом снова появился на их поверхности, но уже один.

— Ступай на завтрак к акулам! — злобно смеялся он, направляясь вплавь к шлюпке. — Все равно ты долго не протянул бы с такой раной, несмотря на уверения этого старого дурака-врача, будто тебя еще можно было вылечить. Между тем некоторые из наиболее догадливых и смелых турок ухитрились снять с горевшего галиота другую небольшую лодку и, поместившись в ней, направляли ее к берегу.

— Эй, — крикнул им поляк, — спасайте еще одного янычара!.. — Не дайте погибнуть на ваших глазах своему капитану!

— Нас и так много! — ответил один солдат.

— Есть, есть еще одно местечко! — прокричал другой. — Садись, капитан!

Послушная рукам гребцов, лодка быстро повернула навстречу Лащинскому и приняла его на борт.

— Молодцы! — сказал он, выжимая воду из усов и волос. — Когда мы выйдем на берег, вы получите от меня пятьдесят цехинов.

— Да здравствует капитан! — воскликнули гребцы и дружно налегли на весла.