— Да. — «Да, да, да, да». Но это невозможно. Он дразнит ее. Что же еще.

— Я удивлен, что это до сих пор не пришло тебе в голову, честно говоря. Если ты ешь кукол Терезы, ты должна была давно понять одну вещь: чтобы сохранить себя в целости, тебе нужно есть ценные для нее вещи. И со временем тебе нужно их все больше и больше. Если ты хочешь прожить больше семи дней, тебе надо съесть что-то действительно важное для нее, что-то укорененное в ее сердце и самой ее сути. И у тебя уже есть это. Ты же знаешь, что я имею в виду?

Триста стиснула слуховой аппарат и попыталась сделать вид, что не знает, даже когда Архитектор продолжил говорить.

— Младшая сестра Терезы. Пенелопа. Съешь ее, и у тебя появится будущее.

Послышался финальный щелчок, и трубка в трясущихся руках Тристы умолкла.

Выйдя из телефонной комнаты, Триста не могла смотреть Пен в глаза. Внутрь словно гравия насыпали, и в кои-то веки она обрадовалась, что у них нет времени на разговоры. «Он велел мне съесть тебя, Пен». Когда они торопливо шли к мотоциклу, невысказанные слова обжигали язык Тристы металлическим холодом, словно монетка. Забираясь в коляску, Пен толкалась локтями и коленями, и Триста отпрянула от младшей сестры. Она никогда не думала о Пен как о возможной еде. Теперь же она осознала, что Пен вызывает то же самое покалывание, соблазнительное, что и вещи Трисс, но в сто раз сильнее. Зияющая рваная дыра в ее внутренностях сказала ей, что да, да, девочка поместится в нее, словно кольцо в бархатную шкатулку для драгоценностей.

Когда они вернулись в комнату на чердаке, Триста попыталась пересказать Вайолет и Пен все, что могла, но слова казались ей плоскими и мертвыми. Все равно что оставшиеся после обеда объедки, брошенные людям, которые никогда не смогут оценить саму пищу. Все это время она сомневалась, говорить им или нет о том, что Архитектор велел ей сделать с Пен. Ей трудно далось доверие каждой из них. Как они себя поведут, если у них на глазах она превратится в пожирающего детей монстра, чудовище из самой страшной сказки? Как они смогут находиться рядом с ней, зная, что ее жизнь зависит от Пен? То она собралась им рассказать. То передумала им рассказывать. Она должна. Да, но позже. Нет, сейчас или никогда…

Триста закончила свою историю, а слова продолжали жечь онемевший язык. Молчание затянулось, Вайолет и Пен подняли глаза, поняв, что услышали все. Сердце Тристы упало в трясину несчастья и презрения к себе.

— Хорошо, — произнесла Вайолет, — мы узнали куда больше, чем я ожидала. Ты молодец, Триста. — Она ласково улыбнулась, но Триста ощутила недовольство собой в ответ на ее доброту. — Ты говоришь, Трисс упомянула лягушку. Ты представляешь, что она имела в виду?

— Нет, — ответила Триста. — Это должно быть что-то, что является частью и моих воспоминаний. Но лягушка ничего для меня не значит.

— Похоже, она что-то значит для Пен, — заметила Вайолет.

И точно, Пен снова ушла в себя, словно маленький драчливый ежик, и уставилась на свои колени, постукивая пятками о ножки кровати.

— Это была просто лягушка, — вызывающе сказала она. — И это была не моя вина! Я думала, она мертвая. Я пыталась… — Ее лицо снова исказилось гримасой.

— О! — В голове Тристы всплыло воспоминание. — А, эта лягушка. — Она встретилась с вопросительным взглядом Вайолет. — Это и правда не вина Пен. Года два назад кошка поймала лягушку и положила к нам на крыльцо. Пен устроила для нее похороны: в коробке из-под леденцов, обложив розовыми лепестками, закопала ее в саду. А потом, намного позже, она ее снова выкопала…

— Я просто хотела посмотреть, превратилась ли она в скелет! — начала оправдываться Пен. — Но нет. Она была просто… мертвая, сухая и плоская… И… она лежала не на том же месте в коробке, должно быть, двигалась… должно быть, она была еще живая, когда я ее похоронила…

Воспоминания затопили Тристу, воспоминания о драме с лягушкой. Ее охватила волна сочувствия к бедной лягушке, задохнувшейся в темноте, но она испытывала не менее сильный гнев и жалость к несчастной виновнице Пен. Эти чувства не были новыми для нее, не были они и полностью ее собственными.

Прилив эмоций изменил направление ее мыслей — она поняла, что имела в виду Трисс.

— Он хочет похоронить ее заживо, — произнесла она. — Архитектор хочет похоронить Трисс заживо.

Прошло несколько секунд, прежде чем Вайолет нарушила ошеломленное молчание.

— Но это же… средневековье. Мы должны остановить его.

— Вряд ли у нас много времени. — Триста попыталась вспомнить точные слова Архитектора. — Он сказал, что я могу пережить свою тезку, а у меня самой остался день или два.

— Но если они закопают ее на кладбище, разве всем не будет слышно, как кто-то колотит в гроб? — спросила Пен.

Триста сомневалась, что Архитектор похоронит Трисс в гробу или на церковном кладбище. По телефону он намекнул, что собирается сделать то, что ему удается лучше, чем Пирсу Кресченту. Она знала сферу приложения его талантов, видела его меняющие пространство шедевры. Он вполне может за один день построить тюрьму для Трисс, которую Пирс и за миллион лет не отыщет. Используя свой странный дар, он может спрятать дюжину таких тюрем в пространстве размером с монетку. Если он действительно строит для нее такую тюрьму, она может быть где угодно в Элчестере. Триста открыла рот, чтобы сказать об этом, но снова задохнулась, когда подействовало ее волшебное обещание.

— Когда он ее похоронит, мы уже не сможем ее отыскать, — вместо этого произнесла она. — Но… он упоминал что-то о полуночных прогулках вместе с Трисс. Может, если мы увидим их в городе, то сможем выследить их… и даже спасти ее.

Возникла неуверенная пауза. Эта надежда казалась слишком зыбкой даже для Тристы. Но у них не было планов получше, так что секунду спустя Вайолет неуверенно кивнула:

— Ночью на дорогах не много машин. Если мы сможем подняться достаточно высоко, то заметим фары «даймлера» или услышим шум двигателя. Непросто, но оно того стоит. И благодаря твоему отцу у нас есть одно очень высокое место. Мост Победы.

Не стоит и говорить, что Пен яростно настаивала на том, чтобы присоединиться к ночному походу. Пен не устала, Пен не пойдет в кровать. Пен… уснула. Так крепко, что, когда Вайолет и Трисс укладывали ее в постель, она даже не проснулась, к их огромному облегчению. Снова забравшись в коляску мотоцикла, Триста продолжала вспоминать маленькое, свернувшееся клубком под одеялом тельце Пен. В ее животе бушевала буря из вины, боли, противоречий, стыда и ужаса. Она надеялась, что в этой буре нет голода.

Вечерние улицы еще хранили тепло, и Триста все время вертела головой, вглядываясь в освещенные окна клубов и ресторанов, откуда доносились звуки рояля и веселый смех. Другой мир, который она никогда не видела, — по причине возраста и «благовоспитанности» ее семьи. Когда мотоцикл поднялся над городом на широкую изогнутую спину моста Виктории, ветер стал сильнее и порывистее. Вспомнив, как у нее кружилась голова в Подбрюшье, Триста засомневалась, что это хороший наблюдательный пункт.