В голове Тристы замаячила странная, мрачная идея.

— Ты случайно не разглядела, который час они показывали? — обратилась она к Пен.

Девочка наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Время вечернего чая, — сказала она секунду спустя. — Было как раз время обеда, но его часы показывали половину пятого.

— Половину пятого. — Джек повторил слова Пен почти шепотом. Потом опустил взгляд и прокашлялся. — Вайолет… половина пятого… В это время он…

Последнее предложение плавно перешло в молчание, как скрывается за углом катафалк, но все знают, куда он направляется. «В это время Себастиан умер».

— Когда… — Вайолет умолкла, облизала губы и снова заговорила: — Когда это случилось, часы сломались?

От этого вопроса Тристу затошнило. Он превращал смерть Себастиана во что-то реальное и физическое. Он не просто ускользнул за серый занавес, это была пуля, или взрыв, или обрушение туннеля — что-то, что могло изуродовать металл или повредить внутренности часов. Но Джек отрицательно покачал головой:

— Нет. Когда я отослал часы, они работали.

Триста вспомнила, что Сорокопут сказал о Себастиане: «Он не умер, но и не жив. Его просто… остановили».

Себастиана «остановили» в половину пятого где-то в далеком, промозглом несуществующем месте. На запястье Архитектора Пен видела часы, которые тоже остановились — точно в час смерти Себастиана. Триста не верила, что это совпадение. Она не знала, как связаны эти два факта, но чувствовала между ними нить в темноте, словно погрузившийся под воду якорь.

Как они и надеялись, Джек приютил трех беглянок у себя — в темном кирпичном доме в квартале таких же однотипных домов, построенных недалеко от реки. Оказалось, здесь также жили его мать, три сестры, зять, тетя и выводок детей его старшей сестры. Отца не было, и это, судя по всему, была больная тема уже много лет. Его сестры четырнадцати, шестнадцати и двадцати шести лет, угловатые, с темными глазами и широкими улыбками, говорили так громко, что эхо отдавалось от выцветших стен, вдыхая в них немного жизни. Его мать не особенно удивилась при виде неожиданных гостей.

— Я полагаю, у них найдется что-нибудь в карманах? — поинтересовалась она. — Твои сестры оплачивают свое пропитание, я тебе говорила, что я не стану пускать гостей бесплатно.

Вайолет положила деньги ей на ладонь, та тщательно все пересчитала и кивнула.

— Комната на чердаке. Никакого шума после десяти вечера. — Она осмотрела Вайолет с головы до пят с непроницаемым выражением лица. — Я слышала, вы были помолвлены с кем-то из военных друзей Джека?

— Да. — На лице Вайолет была такая же непроницаемая маска. — Он не вернулся домой.

— Он не один такой, — прямо сказала мать Джека. Ее взгляд скользнул по сыну нежно и осторожно, словно пальцы, поглаживающие мрамор склепа.

В доме была стирка в самом разгаре, из кухни выплывали пар и аромат мыльной пены. Двор и лестница напоминали лабиринт из-за веревок с сушившимся бельем. На чердак можно было попасть с помощью приставной лестницы. Там было сыро и холодно, косые стены покрывала штукатурка. Внутри находились три кровати с матрасами, накрытыми одеялами и старыми пальто.

— Мы не сможем оставаться тут долго, — произнесла Вайолет, оставшись с Пен и Тристой наедине, — но день-два будем в безопасности. — Она бросила Тристе штопаное-перештопаное платье из застиранного синего хлопка. — Я позаимствовала его у одной из племянниц Джека, оно передается по наследству. Если оно тебе подойдет, платье Трисс пригодится, если тебе надо будет поесть. Но… попытайся растянуть его на подольше, если можешь.

Она присела на матрас и длинно выдохнула.

— Не понимаю. — Вайолет размышляла вслух. — Зачем ваш отец отдал часы Себастиана Архитектору? Что это нам дает? Что нам теперь делать?

Триста и Пен обменялись взглядами.

— У нас есть план, — ответила Триста. — И… извини, но мы не можем тебе рассказать о нем. Нам нужен телефон.

— Телефон есть в клубе «Ресница», — задумчиво произнесла Вайолет, — и тамошние сотрудники достаточно хорошо меня знают, чтобы позволить воспользоваться им. Кому вы хотите позвонить?

— Архитектору, — ответила Пен с агрессивным напором.

— Что? — Вайолет нахмурила лоб, переводя взгляд с одной девочки на другую. — Это безопасно? Он может… сделать вам что-то по телефону? Вдруг он заставит своего волшебного оператора проследить, где вы находитесь?

— Не знаю, — призналась Триста. — Возможно, это опасно. Но если мы поговорим с ним, может нам удастся убедить его вернуть Трисс, а может, и армейские часы. И даже если он не согласится, мы можем что-нибудь узнать.

Произнося эти слова, Триста не могла не думать о том, знает ли Архитектор какой-нибудь способ сохранить ей жизнь. При мысли об этом ее охватила робкая надежда.

— Я могу позвонить вместо вас? — Вайолет явно никак не могла смириться с этой идеей.

— Нет, — ответила Триста. От печали и благодарности у нее сжалось сердце. — Ты даже не можешь присутствовать при этом, иначе волшебное обещание не даст нам говорить. Извини, но нам придется сделать это самим.

Было уже почти десять часов вечера, когда три беглянки подъехали к клубу «Ресница». Судя по звукам и запахам, клуб был шикарный. Сквозь жалюзи просачивался мягкий голубоватый свет. Звуки музыки, доносившейся до них, были вежливым, прирученным джазом, который они уже слышали, или «обеденным джазом», как его презрительно обозвала Вайолет. В дверях стоял красивый швейцар в форме с золотыми пуговицами; с заговорщицким видом впуская их, он подмигнул Вайолет, когда она попросила разрешения воспользоваться телефоном.

Телефон располагался в отдельной комнате с тяжелой деревянной дверью, отсекавшей все звуки. Стены были обиты красной байкой, а маленький столик, на котором он стоял, был сделан из хрома и стекла.

— Давайте побыстрее, — сказала Вайолет. — Я подожду снаружи. Когда закончите, выбегайте на улицу и прыгайте в коляску. Даже если Архитектор выследит, откуда мы звоним, он не узнает, где мы есть, если мы уедем быстро.

Дверь за Вайолет закрылась с решительным, но деликатным стуком, и доносившиеся до них звуки сразу стали еле слышными. Пен и Триста остались наедине с телефоном.

— Ты готова? — прошептала Триста. Она не могла заставить себя говорить громче, словно Архитектор мог их подслушать.

Пен кивнула.

— …Ничего не боюсь, — тихо пробормотала она и потянулась к телефону.

В ее руках он казался таким большим, ее маленькие пальчики едва могли обхватить трубку. Пен поднесла конический слуховой аппарат к уху, и Триста поняла, что она дрожит.

— Сохни, увядай, желай.

Когда Пен произносила эти слова, Тристе показалось, что черная трубка в ее руках слегка дернулась, будто собака, приподнявшая голову. Повисла пауза, а потом Триста расслышала слабый шепчущий звук, просачивавшийся из телефона, словно дым.