достоинствами. Зато песенки эти честно свидетельствуют о нашей эпохе, за что не раз бдительные опричники изымали их на обысках у хороших людей.

А в разгар перестройки накопленный опыт воплотился в целой песенной пьесе о наших славных диссидентах. «Московские кухни», так она называлась. Лучше всего ее поставили в Москве, но дольше всего она шла почему-то в Омске, спасибо ему.

ПИОНЕРСКАЯ ЛАГЕРНАЯ ПЕСНЯ

Живем мы в нашем лагере.

Ребята, хоть куда.

Под красными под флагами

Ударники труда.

Кругом так много воздуха.

Сосняк тебе, дубняк,

А кроме зоны отдыха.

Есть зона просто так!

Начальник наш родитель нам.

Точнее скажем — кум,

И под его водительством

Беремся мы за ум.

Живем мы, как на облаке.

Есть баня и сортир,

А за колючей проволкой

Пускай сидит весь мир!

1964

РАЗГОВОР СКЕПТИКОВ И ЦИНИКОВ

— Ну как у вас по линии генлинии?

— Все то же направленье — в лоб!

— Ну как у вас по части спецчасти?

— Все то же управленье — стоп!

— А как же вы тогда живете-можете?

А что же вы тогда жуете-гложете?

— А вашими ж молитвами.

Все так же, как всегда ж:

Тише едешь — дальше будешь.

Не обманешь — не продашь!

Было пятьдесят шесть.

Стало шестьдесят пять.

Во, и боле — ничего!

Как умели драть шерсть.

Так и будем шерсть драть.

Цифры переставилися, только и всего!

— А как у нас по курсу искусства?

— Рады стараться, боже, ЦК храни!

— На что же вы стараетесь-равняетесь?

— Только на «Правду», кроме нее ни-ни!

— А чем же вы тогда живете-дышите?

А что же вы тогда поете-пишете?

— А вашими ж молитвами.

Все так же, как всегда ж:

Тише едешь — дальше будешь.

Не обманешь — не продашь!

— А как у нас по линии марксизма?

— Ленин гений, Сталин покамест нет!

— А как у нас по части коммунизма?

— До него осталось пятнадцать лет!

— А ну как если к сроку не построите,

То чем же вы народ-то успокоите?

— А вашими ж молитвами,

Все так же, как всегда ж:

Тише едешь — дальше будешь,

Не обманешь — не продашь!

Было пятьдесят шесть,

Стало шестьдесят пять.

Во, и боле ничего!

Как умели драть шерсть.

Так и будем шерсть драть,

Цифры переставилися, только и всего!

1965

ОТЧАЯННАЯ ПЕСЕНКА

УЧИТЕЛЯ ОБЩЕСТВОВЕДЕНИЯ

Люди все как следует спят и обедают.

Чередуют труд и покой,

А я, бедный, общество ведаю, ведаю,

А оно заведует мной.

А оно все требует, чтоб его ведали.

Изучали вдоль, поперек,

И притом не как-нибудь хитро и въедливо,

А вот только так — и назубок.

Вундеры и киндеры вовсе замучили,

Не жалея сил молодых —

Ставят мне вопросики острые, жгучие,

А я все сажуся на них.

Я им говорю: «Дескать, так-то и так-то, мол,

А если не так — значит, ложь!»

А они кричат: «А где факты, мол, факты, мол,

Аргументы вынь да положь!»

И хоть я совсем человек не воинственный,

Все-тки погожу, погляжу,

А потом возьму аргумент свой единственный.

Выну и на них положу!

Выберу я ночку глухую, осеннюю,

Уж давно я все рассчитал —

Лягу я под шкаф, чтоб при слабом движении

На меня упал «Капитал»…

1967

РАЗГОВОР 1967 ГОДА

— Послушайте, да вы, наверно, слышали:

Опять у нас берут за анекдоты!

Да вот недавно Иванова вышибли

С работы — ну что за идиоты!..

— А слышали, опять готовят акцию:

Твардовского задумали отставить!

Уж коль не человека, так редакцию —

Ну надо ж кого-то обезглавить!

— А вы небось знакомы с этим опусом:

Его писал, конечно, Солженицын.

За это можно семичастным образом

Накрыться так годиков на тридцать!..

— А как вам эти клятвы-заверения.

Что вымерли у нас антисемиты?

А Бабий Яр заброшен тем не менее.

Как будто они все там зарыты!..

— А как вам эта глупая комедия

С мощами неизвестного солдата?

Да все вообще пятидесятилетие —

Вот дата, тут года маловато

Для всех парадов пламенных,

Докладов твердокаменных.

Уж то-то будет скука:

Ни шепота, ни ропота.

Зато простор для топота

И грохота, и стука,

И стука…

— Ну хватит, нам пора и познакомиться.

И личность ваша вроде мне знакома…

(Говорит первый и показывает красную книжечку.)

— Да-да, конечно, мы встречались, помнится,

У дома напротив гастронома…

— Напротив «мира Детского»?..

— У моста Кузнецкого.

— На площади Дзержинского?..

— Того, я сделал жизнь с кого.

— Я шел