— Все нормально, — рассеянно ответил Сулиен, стараясь, чтобы голос его звучал вежливо, несмотря на судорогу волнения. — Можешь сделать для меня кое-что?

— Но ты весь в крови, — возразил Марк.

— Послушай, со мной все в порядке, — нетерпеливо сказал Сулиен. — Просто на голове слишком много сосудов. Я учился медицине. Так что немного подлечился.

Марк в замешательстве увидел, что действительно, несмотря на всю размазанную по лицу Сулиена кровь, раны выглядят уже зарубцевавшимися. Опешил он и от того, что Сулиен учился медицине, для него это было откровение, но Сулиен продолжал:

— Не мог бы ты пойти последить за тем кабаком — на случай, если они вздумают перевести Уну в другое место?

Марк не понял его, но лихорадочно блуждающий взор Сулиена гораздо больше, чем кровь на его лице, говорил о том, что дела обстоят плохо. Такой же взгляд был у Вария, когда умерла Гемелла. Он предположил, что стражники схватили Уну, но почему тогда она должна быть в кабаке?

— Что случилось? — повторил он почти шепотом. — Почему она там?

— Думаю, они торгуют людьми… словом, черный рынок, — путано ответил Сулиен, чувствуя, как при рассказе о случившемся его вновь захлестывает опасная волна стыда и панической растерянности. — Там было еще несколько машинистов. Похоже, они догадались, что она рабыня, и схватили ее. Мне пришлось убраться.

— Еще даже не стемнело! — произнес Марк патрициански гневным тоном, сам чувствуя его смехотворность. — Какое право они имеют хватать людей на улице?!

— Почему бы тебе не пойти и не сказать им это? — крикнул внезапно разъярившийся Сулиен, снова с трудом сдерживая слезы. Марк не отреагировал. — Ты-то, конечно, можешь, — продолжал Сулиен уже не так резко. — Можешь, если считаешь, что всем все равно или что никто не в силах ничего поделать. Но я-то не мог позвать стражу, верно?

На мгновение воцарилась тишина.

— И что же ты собираешься делать? — спросил Марк.

Сулиен бросил быстрый взгляд на Марка, стоявшего неподвижно, с затуманенными, невидящими глазами. Насколько он мог судить, Марка просто возмутило свершившееся беззаконие, к тому же, возможно, он немного переживал за Уну. Сулиена это не волновало. Но он боялся сказать, что у него на уме. Выраженное вслух, это прозвучало бы слишком нелепо или слишком страшно.

— Какая разница, — коротко ответил он и уже хотел пройти мимо Марка, когда, к его удивлению, Марк с внезапной решимостью произнес:

— Нет, Сулиен, что же ты собираешься делать?

И Сулиен тут же послушно остановился.

— Собираюсь взять нож, — нерешительно проговорил он. — А там посмотрим.

Поначалу Марк ничего не ответил, вся его властность куда-то подевалась, он просто стоял, и в глазах его снова появилось отсутствующее выражение. Так до конца и не поняв, почему он остановился, Сулиен вновь повернулся, чтобы идти, и на этот раз Марк спросил:

— Ты купил одежду?

На долю секунды Сулиен потерял дар речи. Затем недоверчиво переспросил:

— Одежду? — И, развернувшись, он ударил бы Марка, но при взгляде на него ему стало слишком противно. Он лишь толкнул его и выпалил с презрением, которое, как он сам полагал, не способен был испытать ни к кому:

— Я бросил ее на площади. Не знаю, цела ли она. Пойди сам да посмотри, если тебя это так волнует.

— Нет, надо, чтобы это сделал ты, — ответил Марк. — Если, конечно, ты уверен, что тебя не поймают.

И снова Сулиен с отвращением сжал кулаки, однако в голосе Марка не было слышно ни беспечности, ни отстраненности, наполовину отрешенное выражение тоже исчезло с его лица. У него был вид и голос человека, на что-то решившегося.

— Почему? — хрипло спросил Сулиен.

И Марк ответил:

— Потому, что, если они увидят меня, прежде чем мы пойдем, у нас ничего не получится.

Сулиен моргнул и спросил голосом, колебавшимся где-то на грани насмешки и хрупкой, неуверенной надежды:

— Почему ты хочешь идти туда? Что ты можешь сделать?

— Именно то, о чем ты говорил. Сказать им, что они не имеют права, — ответил Марк.

Одежда, которую купил Сулиен, была новой, вся в хрустящих складках никогда не ношенного платья. Но, пожалуй, это было ее единственное достоинство, и, хотя она стоила дороже, чем он мог бы себе с легкостью позволить, Сулиен сомневался, что ее новизна скроет то, что досталась она ему сравнительно дешево.

— Послушай, — сказал он. — Ты не подумал вот о чем. Даже если они не узнают тебя, все равно ты был с нами и ты наш ровесник, и мы оба хотим ее освободить. Они просто решат, что ты тоже раб.

Марк замешкался с ответом, потому что сосредоточенно избавлялся от проявлений раболепия, которое он усвоил с тех пор, как покинул Рим.

— Не решат, — наконец мягко произнес он.

Сулиен тревожно вздохнул и сунул нож в карман. На всякий случай. Потом потер лицо. Кровь зернисто запеклась над бровью и вязкими катышками свернулась на лбу и щеке, однако он не стал смывать ее, равно как и не сменил перепачканной в крови одежды. Пусть между ними по крайней мере будет контраст. Договорились также, что Сулиен понесет один из рюкзаков, а Марк пойдет налегке.

Но когда они приближались к темной площади, Сулиен заметил в Марке перемены. Он распрямился и высоко поднял голову, так что Сулиен впервые понял, что его спутник до сих пор постоянно сознательно горбился и их разница в росте меньше, чем он думал. Но не это главное. Распрямившись, Марк выглядел совершенно естественно, от напряженного усилия не осталось и следа.

Затем экран над ними замигал, и на нем появилось то, чего прежде ни один из них не видел: два ярких квадрата — стоп-кадр, сделанный на похоронах, и карандашный набросок Марка таким, каким он выглядел сейчас.

Сулиен с Марком остановились, беспомощно переглянувшись. Трудно было что-либо сказать. Наконец Сулиен пробормотал: «А я и не знал». Он подумал, что, пожалуй, следует сказать Марку, что все в порядке, что его помощь не требуется, но он никак не мог собраться произнести это — язык не поворачивался, настолько лживо звучала первая половина. Не мог он и просить, умолять Марка просто вести себя так, будто ничего не случилось. Поэтому ему не хотелось видеть, как Марк принимает решение, и он в некотором смущении отвел взгляд, стараясь представить, на что он способен в одиночку, с ножом.

Марку же хотелось, чтобы Сулиен вообще промолчал. Не мог же он просто ответить: «Это не важно», — равно как и не хотел признавать существование изображений на экране, не хотел снова на что-то решаться. Отвлеченно он сознавал, что решаться так или иначе придется, что он уже делает выбор, однако он сознательно старался не обращать на это внимания. Он даже не позволял себе подумать, что Уна помогла ему избежать ловушки, что она начала читать книгу и еще не закончила ее и что теперь пути назад нет. Он просто отвел глаза от экрана и притворился, что не замечает его.