За окнами дворца безмятежно поблескивала на солнце гладь гавани, но эта летняя безмятежность обманчива. Всюду происходили события, мир пребывал в движении: корабли плавали, армии маршировали, из города в город галопом мчались гонцы. До шторма еще оставалось время, но он вызревал и набирал силу.

Наконец пришло письмо от самого Антония. Оно было отправлено из Афин до его отъезда, и содержавшиеся в нем фактические сведения уже устарели.

Где он сейчас? Что произошло с тех пор?

Душа моя!

С тех пор как мы расстались, мысли мои устремлялись к тебе каждый день, но они глухи и немы. Они не могут ни говорить с тобой, ни подхватить и пересказать мне твои слова. Следовательно, от них мало толку, хотя они и могут побывать там, где хотел бы быть я. О мысли, о счастливицы! Для меня же это время года, проведенное без тебя, было пасмурным и унылым, хотя весь мир и заявлял, будто это лето. Может быть, и лето, да только для других.

Теперь о том, в каком состоянии я застал дела. Развивая победоносное наступление на запад, парфяне дошли до Стратоникеи, но там их натиск был остановлен. Теперь мне необходимо отправиться в Рим, где нужно кое-что привести в порядок. Сексту я дал понять, что вступлю с ним в сепаратные переговоры в том случае, если мое официальное соглашение с Октавианом и Лепидом будет необратимо нарушено. Только так и не иначе.

Я покачала головой: какое поразительное упрямство. Даже после того, как Октавиан отнял у него легионы, Антоний отказывается думать о нем плохо. Или, вернее, отказывается исходить из реального положения дел.

Мой друг и клиент Ирод ускользнул из Набатеи в Петру. Он ищет поддержки против парфян и собирается отправиться в Египет. Прошу тебя, предоставь ему корабль для поездки в Рим. Необходимо восстановить его на троне Иудеи.

Тысячу раз целую твои руки, твою шею, твои губы.

М. А.

Почти физически ощущая его поцелуи, я убрала письмо под замок в ларец для личной корреспонденции. Я отметила, что он ни разу не упомянул о Фульвии.

Прошло несколько недель без новостей — во всяком случае, из внешнего мира. Я стала носить пышные многослойные наряды из легчайшего шелка, объявив это новой модой. Я специально заказала эти платья и нарядилась в них в ту пору, когда мой стан еще не округлился настолько, чтобы привлекать взгляды любопытных. Я надеялась как можно дольше сохранить свое положение в секрете. Хармиона и Ирас тоже надели подобные одеяния, и вскоре нам подражали все. Придворные дамы походили на ярких бабочек — порхающие многоцветные облака на фоне белого мрамора. Моя свита выглядела превосходно, то был один из прекраснейших сезонов на моей памяти.

Даже Мардиан принял новую моду: он выбирал более яркие цвета и более свободный покрой, найдя это очень удобным. Что и не диво, учитывая, что он продолжал раздаваться в талии. По должности он был вынужден одеваться официально, и тесная одежда становилась для него сущим мучением. Выходило так, что он от моего положения только выиграл.

Однажды жарким днем Мардиан явился в мои покои в крайне возбужденном состоянии. Мне сразу бросились в глаза его новые сандалии — с отдельным ремешком для большого пальца, разрисованные по коже золотыми лотосами. Но Мардиан, конечно, пришел не затем, чтобы похвалиться обновкой.

— Вот, только что прибыло! — объявил он, размахивая письмом.

— Судя по твоему виду, новости неплохие, — сказала я, взяв депешу. — Отдышись, налей себе вот это — смесь вишневого сока и тамаринда, охлаждает и бодрит.

Я указала ему кувшин, стоявший на моем столике в окружении чаш.

Мардиан осушил первую чашу залпом, налил себе еще и только потом, со словами «да, и вправду освежает», аккуратно расправил одеяние и сел, выжидающе глядя на меня.

Письмо было от египетского посла в Аполлонии на западном побережье Греции, откуда начиналась великая Игнациева дорога. Расположенный на берегу узкого пролива Адриатического моря, непосредственно напротив Италии, этот город был прекрасным наблюдательным пунктом, позволявшим собирать сведения о событиях как в Греции, так и в Италии.

Грозная и могущественная царица, приветствую тебя.

Боюсь, что зрелище, которое нам довелось лицезреть, невозможно описать словами, но все же постараюсь рассказать так, чтобы ты смогла себе это представить. Огромный флот Агенобарба численностью в несколько сотен судов курсировал в наших водах, повергая всех в ужас. Памятуя, что совсем недавно эта сила атаковала Брундизий, мы высыпали на прибрежные утесы и наблюдали за происходящим с недобрым предчувствием. И тут с юга появились немногочисленные корабли, как выяснилось потом, принадлежащие триумвиру Антонию. Оставив основные силы позади, Антоний отважно направился навстречу Агенобарбу всего с пятью кораблями. Он рисковал оказаться в полной власти Агенобарба, если бы полученные им сведения — о том, что его командир Асиний Поллион заключил с Агенобарбом соглашение, — были фальшивкой.

Когда корабли стали сближаться, Агенобарб, казалось, изготовился к бою. Лишь после того, как корабли Антония подошли к нему на расстояние, уже не позволявшее спастись, он отвел тараны в сторону в знак мирных намерений. Два флота объединились и поплыли в Италию вместе.

И вот что примечательно. По рассказам моряков, полководец Планк пытался убедить Антония не полагаться безоглядно на добрую волю Агенобарба, на что Антоний ответил:

— Я предпочту погибнуть от чужого вероломства, чем спастись за счет своей трусости.

Я оторвалась от чтения и попыталась представить себе эту картину: корабли направляются навстречу друг другу люди напряженно наблюдают за ними с берега, грозные тараны поворачивают в сторону в последнюю минуту, а Антоний, конечно же, непоколебимо стоит на палубе.

— Да, это свойственно ему, — сказала я.

— Что? — спросил Мардиан.

— Слова о том, что смерть из-за чужого вероломства предпочтительнее спасения ценой собственной трусости. Уж он-то никогда не проявит ни робости, ни коварства. Верность и безрассудная смелость — в этих качествах его честь и слава. Но не станут ли они когда-нибудь причиной его гибели? Тут он похож на Цезаря. Но Цезарь никогда не был столь доверчив, хотя свое слово держал свято… Итак, он на пути в Италию, а нам остается ждать новостей. Эта история будет иметь продолжение.

Я чувствовала, что ожидание убивает меня.

Мне казалось, что я не удивлюсь любому поступку Октавиана, однако следующее известие поразило и меня. Чтобы привлечь Секста на свою сторону, молодой триумвир женился на его тетушке! Невесту звали Скрибония, она была гораздо старше Октавиана и, по слухам, являлась сущей мегерой.

Я опустилась на табурет, смеясь и плача одновременно. В то время как Антоний на все предложения Секста реагировал с неколебимой честностью, Октавиан пустился во все тяжкие, лишь бы не допустить их союза.

— Говорят, она длиннющая и костлявая, — сообщил Мардиан, качая головой.