— О чем?

— Обо всем, — Джио скомкала влажную простынь. — Болотники — это не шутка… болотники — это такая беда, что всем бедам беда… кровь от крови фоморов, а уж те выродки не нашего мира. А потому помалкивай, будь добра. И к завтраку спустись. Не хватало, чтобы слухи пошли. Люди, они боятся, а со страху на многое способны.

Дуглас устроился в низком кресле. Ноги вытянул, поставил на живот кружку с горячим медом, к которому прихватил кусок ржаного хлеба. И вид его, весьма умиротворенный, вызывал у Кайдена острое желание кого-нибудь убить.

Причем не столь и важно, кого…

Но вместо этого он вежливо сказал:

— Доброго утра.

И занял место во главе стола.

— Уже полдень скоро, — возразил Дуглас.

— Как проснулся, так и утро, — Кайден подтянул к себе блюдо с яйцом-бенедикт.

Кукурузные лепешки.

Зеленый соус.

Вино. И ветчина, нарезанная тончайшими ломтиками. Запахи будили куда лучше солнечного света, который казался чересчур уж ярким.

— Тоже верно, — Дуглас понюхал мед и сказал. — Тут леди Гленстон письмо прислала. Кое-что из последних новостей.

— Полезное?

— Как посмотреть. Его величество изволят жениться.

Кайден пожал плечами. Его это совершенно не касалось.

— Вдовствующая королева удалилась в монастырь…

— Сочувствую.

— Кому?

— Всем, — Кайден решительно разрезал яйцо, из которого на кукурузную лепешку потекла желтковая лава. — Так, а полезного?

— Полезного… не так давно на имя Его королевского Величества, да славится в веках его мудрость, поступила нижайшая просьба от некого лорда Терринтон об опеке над племянницей его супруги, которая в силу возраста и пережитых испытаний явно нуждается в родственной заботе.

— И?

— Прошение пока затерялось в канцелярии, но знающие люди утверждают, что за лордом стоят некие силы, обладающие немалым влиянием.

Это Кайдену не понравилось.

Категорически.

— Хуже всего, что прошение исходит не только от него. К лорду присоединился весьма уважаемый целитель, имевший возможность беседовать с несчастной. И он полагает, что перенесенные несчастья сильно повлияли на ясность мышления женщины.

— Несчастья?

Катарина не выглядела несчастной.

Совершенно.

Задумчивой. Печальной, но не несчастной.

— Смерть родителей, — Дуглас загнул палец. — Смерть мужа. Переезд в другую страну. Обычно этого достаточно, чтобы человек почувствовал себя несчастным.

Он смотрел на Кайдена едва ли не с жалостью. И это оскорбляло.

— Хочешь сказать…

— Она лжет, — Дуглас потянулся и с сожалением отставил недопитый мед. — Это очевидно. Но только в чем?

Лгала Катарина или нет, но сейчас она выглядела совсем не столь спокойной, как обычно. Она была бледна до серости, и щеки запали, обрисовав резкие скулы. Нос ее заострился, а под глазами залегли тени.

— Спасибо, — сказала она очень тихо, и тонкие пальцы коснулись шарфа, что укрывал шею. — Я… не знаю, к кому обратиться… и что случилось, тоже не знаю. Джио уверена, что я должна…

На бледной длинной шее след выделялся ярко.

Синий.

Нарядный.

Узкий. Один вид его заставил Кайдена закрыть глаза, в попытке совладать со взбунтовавшейся вдруг силой. Хотелось… убивать. Не так, как утром, но по-настоящему.

И клинки согласно взвыли.

Желание хозяина они понимали и разделяли всецело.

— Откуда это? — голос Дугласа пробился сквозь пелену ярости, и Кайден сделал глубокий вдох. И выдох. И снова вдох, заставляя себя всецело сосредоточиться на нехитром этом процессе.

— Едва не утонула в ванной, — Катарина сидела на низкой софе, и на коленях ее лежала раскрытая книга. — Утром… почувствовала себя дурно. Со мной случаются мигрени. А ванна помогает. Я порой и соли добавляю ароматные, но сегодня просто теплая вода и покой. Сначала было хорошо, а потом…

Она обняла себя, и Кайден отстраненно отметил, как подрагивают хрупкие ее пальцы. И ногти на них приобрели неправильный синеватый оттенок.

— Я испугалась. Когда она стала плотной. И когда потянуло вниз. А потом словно петля. Из воды. Я думала, что уже все…

Отчаянно захотелось шагнуть к ней.

Присесть рядом.

Обнять.

И сказать, что больше подобное не повторится, что Кайден не допустит, что разнесет по камням треклятый дом и доберется-таки до тварей, позволивших себе поднять руку на ту, кто, пусть пока не принадлежит Кайдену, но это дело времени…

Но вместо этого он сделал вдох и спросил:

— Кто вы?

А Катарина едва слышно вздохнула и тоже спросила:

— Почему мне настолько не везет? Почему из всех возможных городов я оказалась именно в этом? Почему моим соседом стал человек, который видит больше других? Да и вообще…

Она коснулась шеи и доверительно произнесла:

— Не потому ли, что срок моей жизни давно уже вышел?

— Глупости не говори, — Джио встала за спиной своей… кто она?

Подруга?

Наперстница? Компаньонка? Нечто большее, поскольку, стоило ей приблизиться, и Катарина задышала легче. Она подняла голову, а Джио едва заметно кивнула. Разрешая говорить?

— Итак, кто вы? — повторил вопрос Дуглас.

— Королева, — тихо ответила Катарина. — Вдовствующая. Восьмая Её Величество Катарина I, Божией Милостью Великобритании, Ирландии, и Британских Доминионов Заморских Королева, Защитница Скорбящих, Утешительница Обездоленных, Хранительница Первозданного Пламени.

И она не лгала.

Ни словом не лгала.

Правда, сказанная ею, была терпкой и горькой. И заставила отступить. А Катарина виновато опустила взгляд, будто…

— Даже так… — Дуглас, кажется, растерялся. — Но…

— Я устала, — просто сказала она. — Давно устала, но шанс вырваться появился только теперь.

Ее ладони скользили по серой ткани платья. Вверх, сминая расшитые тонкой нитью рукава, и вниз. От плеч к локтям и обратно. Она отвернулась, будто не желая видеть Кайдена, и солнце, пробивавшееся сквозь запыленное стекло, окружило ее облаком золотого света.

— Мне предложили чужое имя. Сказали, что эта женщина давно желает служить Богам. А я… после женитьбы Джона меня рано или поздно отправили бы в монастырь. В Гринвиче не может быть двух королев. И я согласилась.