Ювелир достал для нее браслет из витрины. Гвен заколебалась, узнав цену, и немного поторговалась, но не могла оставить эту вещь здесь, чтобы ее купил – и носил – кто-то другой. Плевать на цену! – подумала Гвен, отдавая деньги хозяину лавки, потом проверила застежку и защелкнула браслет у себя на запястье – так будет надежнее. Озадаченная тем, каким образом появился в этой ювелирной лавке браслет Фрэн, она перебирала все подвешенные к нему амулеты, пока не дошла до маленького буддийского храма. Может, это добрый знак?

По пути домой Гвен не покидали мысли о Фрэн. Она скучала по ее неукротимому нраву и переливчатому блеску ее каштановых волос, когда та встряхивала головой. Скучала по ее смеющимся голубым глазам и отдала бы все за возможность навести мост над пропастью отчуждения, разверзшейся между ними в Лондоне. Гвен чувствовала, будто потеряла что-то бесконечно драгоценное. У нее теперь нет сестры. Фрэн была ее сестрой, может, даже больше чем сестрой. Как ни крути, а они провели вместе почти все детство и оставались лучшими подругами, пока в их жизни не появился мистер Равасингхе.

Гвен хотелось выбросить из головы мысли об этом человеке, а потому, раз дождь утих и не начинался снова почти всю дорогу, она попыталась вовлечь в разговор Ника Макгрегора, однако из-за рева мотора, который особенно усиливался, когда машина буксовала на размытых участках, это было нелегко.

– Мне жаль, что мы не всегда находим взаимопонимание, – сказала Гвен в момент временного затишья.

– Да, – отозвался Макгрегор и сменил тему. – Ну и дороги! Они стали лучше, но вы только взгляните. Каждый муссон портит их.

– Как обстоят дела в рабочих линиях в такую погоду?

– Бывает нелегко, признаюсь. Дети начинают болеть.

Гвен сдвинула брови:

– Но я думала, мы устроили там медицинскую клинику.

– Она в зачаточном состоянии, миссис Хупер. Скорее просто аптека.

– Ею управляет не доктор Партридж?

Макгрегор засмеялся:

– Доктор не для тамилов. Это один сингал из Коломбо. Они его не любят, понимаете, тамилы.

– Почему?

– Он сингал, миссис Хупер.

Гвен раздраженно вздохнула:

– Так наймите врача из тамилов, того, кто будет лучше их понимать.

– О, этот парень прекрасно говорит по-тамильски.

Гвен покосилась на Макгрегора:

– Я имела в виду не язык, а культуру.

– Боюсь, врачей-тамилов просто не существует. Дальше вы захотите выплачивать им деньги во время болезни, когда они не могут работать.

– Разве это такая плохая идея? Благополучие людей, безусловно, имеет значение.

– Вы не понимаете образа мыслей местных, моя дорогая. Если вы будете платить им больничные, они все до единого станут жаловаться на какие-нибудь воображаемые хвори и валяться в постели днями напролет. И мы не сможем ни собрать чай, ни заготовить его.

Гвен поняла: что бы она ни сказала, это ничего не изменит. Убежденность Ника Макгрегора в собственной правоте была абсолютной.

– А теперь мне придется делать сокращения, денег на какие-то дополнительные выплаты просто нет. Нет, моя дорогая леди, лучше оставьте возню с рабочими мне.

– Сокращения, мистер Макгрегор?

– Рабочей силы. Нам предстоит уволить двести человек или даже больше. Некоторые уже уехали.

Гвен покачала головой:

– Я не знала. Что же они будут делать?

– Вернутся в Индию, полагаю.

– Но некоторые из них родились здесь. Индия для них не дом.

Макгрегор искоса глянул на нее, и их глаза на миг встретились.

– Это не моя проблема, миссис Хупер.

Она подумала о нищенке с ножом для обрезки кустов, и ей стало немного стыдно. Вероятно, эта женщина – одна из уволенных.

– Я бы хотела выучить их язык.

Управляющий наклонил голову.

Несколько миль, пока дорога мучительно петляла, взбираясь вверх, они молчали. Гвен смотрела в окно на тяжелый туман и думала о Лоуренсе.

Первым нарушил тишину Макгрегор.

– Вы будете скучать по мужу, – сказал он.

– Конечно буду, – кивнула она. – Ну а вы как же? У вас есть семья?

– Моя мать еще жива.

– Где она?

– В Эдинбурге.

– Но вы ни разу не ездили туда за все время, что я живу здесь.

Гвен посмотрела на Макгрегора, а тот пожал плечами:

– Мы с ней не близки. Армия была моей семьей, пока я не поранил колено.

– Тогда вы познакомились с Лоуренсом?

– Да, он дал мне работу здесь, потом, во время войны, оставил за управляющего. Простите, если я иногда кажусь немного резким, но я знаю эту плантацию вдоль и поперек. Я четыре года управляю ею один, и иногда мне трудно принимать мнения других людей.

– Вы никогда не были женаты?

– Если не возражаете, миссис Хупер, я бы предпочел не говорить об этом. Не всем везет найти себе подходящего партнера в жизни.

Остаток пути они ехали очень медленно, но все же успели вернуться до наступления темноты. Гвен удивилась, увидев припаркованную у дома машину Верити, а войдя в холл, услышала голоса в гостиной: как будто Верити и какой-то мужчина. Стуча каблуками, Гвен направилась к двери и распахнула ее.

Мокрый Спью спал в корзинке на полу рядом с мистером Равасингхе, который сидел на диване в расслабленной позе и курил сигару. Потрясенная этим зрелищем, Гвен вздрогнула и внезапно растерялась. Ей захотелось, чтобы этот человек немедленно покинул ее дом.

– Мистер Равасингхе… – с трудом произнесла она, – не ожидала увидеть вас здесь.

Он встал и поклонился:

– Мы водили пса на прогулку. От него теперь несет.

Гвен била внутренняя дрожь, не верилось, что это не заметно снаружи, но, когда она заговорила, голос ее звучал спокойно:

– Обычно он сидит в обувной кладовке, пока не обсохнет.

– О, это я виновата, – с улыбкой сказала Верити. – Прости.

Гвен повернулась лицом к своей золовке:

– Верити, я думала, ты уже уехала в Нувара-Элию.

– В Нувара-Элию? Это еще зачем?

– Чтобы начать работать.

Верити небрежно махнула в воздухе рукой:

– А, это! Все развалилось.

И без того уже потрясенная встречей с Кристиной в Коломбо и видом Сави Равасингхе в своем доме, Гвен втянула ноздрями воздух. Она с трудом поборола болезнь, добилась того, чтобы жизнь на плантации наладилась, еду подавали вовремя, комнаты убирали в порядке очередности, а счета сходились, но Верити, несмотря ни на что, удавалось вывести ее из равновесия.