– Нет, – обиженно возразила Ава, прижимая к себе мишек, – мои родители любят меня, и мы все очень счастливы. Мы не делаем ничего плохого.

Холмс выглядела чертовски измученной. Несомненно, ей приходилось заниматься всеми этими «ангельскими» делами, поэтому вряд ли последние недели ей удавалось нормально отдыхать по ночам.

Пройдя по палате, я встала между Уоттс и Нэнси.

– Ава, ты помнишь, как тебя доставили к больнице?

Она задумалась; ее пальцы нервно забегали по смятому золотому нимбу одного из мишек. Это движение до боли напомнило перебор молитвенных четок, и мне решительно не удалось выбросить из головы мгновенно возникший там образ моей матери с ниткой металлических и стеклянных бусин на руке.

– Кажется, не очень, – наконец ответила девочка. – Помню, что я уснула около телевизора. Папа, видимо, перенес меня в кровать.

– Сюда, Ава, тебя привез не знакомый тебе человек, который узнал, что твои родители позволили тебе забеременеть, и очень рассердился. Он привез тебя сюда, чтобы ты не подвергалась опасности, пока тебя не обнаружат, однако… Мне искренне жаль, Ава, но этот человек убил твоих родителей.

Не существует никакого милосердного способа сообщить такое известие ребенку. Сомневаюсь также, что есть какой-то милосердный способ сообщить такое любому человеку, уж если на то пошло, но ребенку – нет наверняка.

Она прищурилась и тупо уставилась на меня.

– Что?

– Детектив Миньон поехал к тебе домой, чтобы найти твоих родителей, – мягко напомнила я, – и он нашел твоих родителей умершими. Кто-то убил их. И учитывая, что тебя привезли сюда со знакомыми уже нам плюшевыми мишками, мы поняли, что этот же человек недавно убил родителей нескольких других детей.

– Нет, – ее голова медленно качнулась из стороны в сторону, но вскоре уже начала дергаться с нарастающей неистовой частотой, – нет, нет, вы врете… Вы всё врете!

Нэнси и медсестра вдвоем бросились успокаивать ее, поскольку у девочки явно начиналась истерика. Пока без слез – потрясение слишком свежо, – но она кричала пронзительно и горестно, и кардиомонитор точно отражал пики ее участившегося сердцебиения.

Зачастую дети – обычно и даже ожидаемо – отрицают, что их обижали. Но это исключительный случай! Чтобы так искренне даже не осознавать…

Ее горе вызвало у меня сочувствие, но я не могла заставить себя пожалеть о том, что ее родители мертвы.

Какую отличную идею предложила ее мама! Господи, бедная девочка…

Шок перерос в состояние безумной тревоги, а к тому времени, когда Аву удалось успокоить, она впала в обессиленное оцепенение и лежала под кислородной маской, закрывавшей нижнюю половину лица. Медсестра поглаживала волосы девочки, и благодаря ее успокаивающим действиям Ава погрузилась в сон, прижав к груди плюшевых мишек.

– По-моему, в ближайшее время вы не дождетесь от нее ничего существенного, – тихо заметила медсестра.

Нэнси и Касс остались в палате, отодвинув стулья от кровати, чтобы освободить больше места. А мы с Холмс и Уоттс вышли в коридор.

Детектив заглянула в палату через дверное стекло, потом повернулась ко мне.

– Почему ей выдали двух медведей?

– Второй для ребенка.

Она испустила судорожный вздох.

Уоттс, подавив раздражение, тихо фыркнула.

– Пока она в таком полубессознательном состоянии, бесполезно называть ей ваше имя; она пока даже не прочла ту записку, что была приколота к ее рубашке. Рамирес, если вам нужно вернуться на работу, то вы можете уезжать.

– Вы думаете, понадобится отдельный ордер на запрос списка тех, кто имел доступ к досье Авы?

– Нет, у текущих расследований обычно накапливается больше простора для маневров. По крайней мере, для сбора такого рода сведений. Я собираюсь отправить Смитов в Службу охраны поговорить с секретарями. Возможно, они привезут Глорию Хесс для допроса. Рамирес…

– Я понимаю. Мне нельзя присутствовать на ее допросе.

Можно позволить общаться с детьми, раз это успокаивает их и помогает отвечать на вопросы. Ведь им назвали мое имя. Работа с моими старыми делами считается поиском, но не расследованием. Я являюсь ценным материалом для этого расследования, но не его составной частью. Юридические формальности, как бы глупы они ни были, защищают нас. Однако если подозреваемых официально доставят в участок или нашу контору, я не имею права участвовать – и даже просто наблюдать за допросами.

Черт бы побрал эти права.

И у меня, в сущности, нет пока возможности быстро вернуться в Куантико. Мы ведь приехали сюда на машине Уоттс.

Вероятно, мне следовало бы сейчас проведать тех детей, которых еще держат в больнице, но я не смогла заставить себя пойти к ним. Может, это отступление, признание того, что у меня сегодня нет сил для таких визитов…

Выйдя из больницы, я пыталась сообразить, помню ли, где находится моя машина. Если она около дома Эддисона или Стерлинг, то до нее можно быстро добраться на такси. Но также существовала вероятность, что она стоит в гараже в Куантико, а такси дотуда мне не хотелось бы оплачивать.

У меня в руке зазвонил мобильный, но мне не хотелось ничего знать, ничего, ничего… с чего это мне названивает Дженни Хановериан?

– Дженни?

– Мерседес, – дружелюбно произнесла она, – муж сообщил мне, что тебе может понадобиться вернуться в Куантико. Девочки приобщают Марлен к современному искусству, показывают ей «Супер Майка»[54], поэтому я свободна как птица.

Уоттс, ты дьявольски умна.

– Мне не хочется беспокоить тебя…

– Однажды я гоняла в Атланту только потому, что Холли, отправившись на легкоатлетические соревнования, забыла свои кроссовки. Забей на это; по дороге мы поболтаем о том, что такое беспокойство.

Холли все-таки ее дочь, однако я вдруг остро осознала полнейшую собственную неспособность продолжать любого рода дискуссию – сама эта мысль показалась мне странной, поразительной и пугающей.

Она подъехала на своем минивэне – с пятном синей краски на бампере, появившимся после того, как один из уроков вождения Бриттани закончился уничтожением ящика с игрушками, – и пристально изучала мою физиономию, пока я копалась, пристегивая ремень безопасности. А потом всю поездку щебетала о своем огороде и той военной кампании, что она вела с вторжением кроликов. Это в своем роде талант, есть в нем нечто…

Нечто недоступное Шиван, вдруг осознала я. Когда мы с ней общались, она тараторила о своих делах, потому что не хотела знать о моих заботах. А Дженни щебетала, понимая, что мне сейчас не до разговоров, и меня потрясло, насколько разные мотивы могут порождать столь сходное поведение.