– Смерть не есть зло, – печально сказал Шао Ху, – она лишь очередной шаг.

– Почему-то никто не хочет совершить его побыстрее! – Нерейд зло сплюнул, скинул с плеч мешок. – Так, где могилу копать будем? Предлагаю вон под тем деревцем, что с золотыми листьями.

Похоронив Скафти, пошли дальше, но теперь руки держали на оружии.

Солнце-ворон опускалось за горную гряду, вершины которой занимал Верхний Куньлунь, и исполинская крепость сверкала в его лучах. Фэнхуаны лениво улетали, завидев людей, ветер нес густые запахи, иногда встречались засохшие, пострадавшие от циньюань деревья.

Вторую тварь, похожую на огромную пчелу, встретили стрелами, и она, испуганно запищав, рванула в сторону. На ночлег остановились у круглого озерка, в глубинах которого плавали, еле шевеля плавниками, огромные карпы, похожие на слитки драгоценного металла, а на листьях кувшинки сидели толстые лягушки, важные, как чиновники при дворе Сына Неба.

Всю ночь воздух дрожал от их кваканья, зато не было комаров.

– Может быть, рыбы наловим? – спросил Нерейд, когда утром зевающие путешественники расположились вокруг костра. – А то шевелятся эти огромные, жирные, прямо на крючок просятся, или лучше в сеть, чтобы сразу побольше.

– Это священные карпы, – строго проговорил Нефритовая Жаба.

– Да у тебя все священное, – буркнул Болтун с недовольством. – Даже та летучая хреновина…

Он осекся, приподнял брови.

Треснул сучок, и меж древесных стволов показалось изящное животное размером с большого оленя. Повернуло голову, украшенную единственным рогом с набалдашником на конце, блеснули крупные глаза.

На шкуре единорога причудливо чередовались красные, желтые, белые и голубые пятна, хвост больше напоминал лошадиный. Двигался так бесшумно, словно был не из плоти и крови, а трава под копытами почти не прогибалась.

– Цилинь, – благоговейно прошептал Шао Ху.

Единорог встряхнул струящейся золотистой гривой и издал звук, более всего похожий на звон колокольчиков. Посмотрел Ивару прямо в глаза, и тот ощутил боль в сердце, стало стыдно за то, что явился сюда не в благоговейном трепете, а с мечом в руках, что долгие годы убивал людей, странствовал по разным странам лишь для грабежа, нес горе и рознь…

Краем глаза заметил, как поднялся Рёгнвальд, на жестком лице его играла растерянная улыбка, а меч, с которым Волк не расставался даже в нужнике, остался лежать на земле.

– Стой, куда! – прохрипел Ивар, изо всех сил борясь с наваждением.

Кари ухватил Рёгнвальда за руку, удержал, и тот недоуменно глянул на соратника.

– Стой! – с другой стороны в Волка вцепился Нерейд. – Он же нас дурачит… сейчас забудем, зачем сюда пришли… если все вспомнить, то и останется лишь от стыда… меч в горло себе…

Говорил Болтун с необычным трудом, в голосе его звучало страдание.

Единорог вновь заржал, будто зазвенели тысячи крохотных сосулек, в глазах его появилась печаль.

– Уходи, – Ивар махнул рукой, понимая, что поднять оружие на это существо не сможет.

Стыд и тоска проходили, он вновь становился самим собой, морским конунгом, предводителем дружины викингов. Вспоминал, для чего они сюда пришли, что за спиной остался мир, да и не один, пораженный неведомой болезнью.

Цилинь склонил голову, будто признавая свое поражение, и зашагал прочь.

– Нет! Стой! – воскликнул Рёгнвальд, рванулся за чудесным зверем, но его удержали.

Единорог исчез с мягким шорохом, Волк задрожал, принялся оглядываться, словно забыл, где находится и как тут оказался.

– Что это такое? – спросил он искаженным голосом.

– Цилинь, – повторил Шао Ху так, будто это все объясняло.

О рыбалке больше никто не заикался, они собрались и двинулись в путь – туда, где на вершинах гор, блистая в лучах восходящего солнца, высилась твердыня Верхнего Куньлуня. Уже видели, что к ней от подножия кряжа ведет лестница, похожая издали на начерченную мелом линию.

Прошли еще одно озеро, побольше, из глубин которого высунулась огромная змеиная голова на длинной шее. Нерейд приглашающе осклабился, вытащил меч, но тварь решила не связываться, проводила людей выпученными от удивления глазами и опустилась в воду.

Отогнали еще парочку циньюань, а затем набрели на труп странного зверя.

Исполинский баран с черной шерстью лежал на боку, и вокруг него все было красным от крови. Широкая рана «украшала» горло, на огромной башке красовалось аж четыре рога, а зубы в пасти блестели вовсе не овечьи, острые, и очень длинные, с загнутыми кончиками.

– Он называется тулоу, – сказал Нефритовая Жаба, – и славится как беспощадный хищник…

– Кто-то оказался беспощаднее, – Ивар задумчиво погладил подбородок. – Но кто?

Тулоу был размером с взрослого льва, и убить его мог либо кто-то невероятно сильный, либо чудовищно быстрый и умелый, но и с тем и с другим сталкиваться не хотелось.

– Есть лишь один зверь, коего страшатся твари всех миров, – нараспев произнес Шао Ху. – Голова у него верблюда, рога оленя, глаза кролика, уши коровы, шея змеи, живот лягушки, чешуя карпа, когти ястреба, и лапы тигра…

– Ну и урод, – с отвращением пробормотал Нерейд.

– Если раздуется, то заполнит пространство Небес и Земли, если уменьшится, станет не больше шелкопряда, – продолжал хэшан, – во рту он держит драгоценный жемчуг, его дыхание выходит изо рта, как облако, иногда превращаясь в воду, иногда в огонь, а голос его похож на звон медных тарелок, и имя ему – дракон.

– Как же, имели мы с такими дело, – сказал Ивар. – Даже пиво с одним пили.

Звенящий протяжный рев обрушился сверху, и мир потемнел, точно солнце закрыло громадное облако. Исполинский силуэт рухнул из высоты, и дружинники бросились в стороны, выхватывая оружие.

Гибкое тело толщиной со ствол тысячелетнего дуба накрыло мертвого тулоу, огромные когти вонзились в тушу. Затрепетали прозрачные крылья, похожие на стрекозиные, только длиной с весло драккара, и струя огня вырвалась из распахнутой пасти.

Ивар едва успел отскочить, попавшее под удар дерево вспыхнуло, как хворостина.

Дракон вскинул голову и зарычал, и в глубине его глотки залязгало, словно там и вправду бились друг о друга медные тарелки. Борода, длинная, как у ханьского мудреца, встала дыбом, выпрямились роскошные усы цвета весеннего неба, а из ноздрей пошел дым.

Жемчужины в пасти у зверя не было, зато во лбу имелся третий глаз, огромный, тусклый и белый.

– Чего это он злой какой? – спросил Шао Ху, осторожно пятясь.

– Подумал, что мы решили отобрать у него добычу, – ответил Ивар.

Дружинники укрылись за деревьями, даос вовсе куда-то пропал, словно провалился сквозь землю. Дракон обратил внимание на них двоих, третий глаз начал багроветь, словно заполнялся кипящей кровью.