– Полиция допрашивала отца. Подозреваемым он не значился. Что такое он им сказал? Как вывернулся?

– У него было алиби.

– Ты? Боже, мам. – Получается, Шарлотта покрывала Дуайта тридцать лет. А он предал их всех.

Оливия убирает с лица матери влажную от слез прядку.

– Ты видела?.. – Закончить она не может.

Шарлотта качает головой.

– Я нашла кровь на ноже.

Как в ее сне.

– Он угрожал… угрожал мне. – Слезы катятся по лицу.

Оливия опускается на колени, обнимает мать. Сердце разрывается от жалости и сочувствия.

– Ш‐ш… – Она гладит Шарлотту по щеке, думает о том, сколько всего ей пришлось пережить, и кровь закипает от гнева. Как она могла жить с таким чудовищем? Неужели просто не знала, как уйти?

– Он манипулировал тобой, – уверенно говорит Оливия. – Ты это хотела мне сказать? Почему ты думала, что я не прощу тебя?

Шарлотта смотрит в пол. Теребит край своего голубого кардигана. И едва слышно шепчет:

– Это я сказала Дуайту, что отец Джоша – Итан.

Оливия роняет руки и выпрямляется.

– Зачем ты так сделала?

– Ты возненавидишь меня.

– Посмотрим, – цедит сквозь зубы Оливия.

– Если бы ты поверила, что Лили предала тебя, то не стала бы ее искать.

– Ты не хотела, чтобы я нашла ее? – недоверчиво спрашивает Оливия. Уж не ослышалась ли она?

Шарлотта качает головой.

– Мне нужно было думать о ее безопасности.

– От отца? От моего отца? – Заботясь об одной дочери, Шарлотта не подумала о другой. А ведь из-за этой лжи Оливия порвала с Итаном.

Шарлотта кивает.

– А как же те фотографии, которые Дуайт принял за фотографии Лили и Итана? Там ведь был не Итан. Разве не они убедили Дуайта?

Шарлотта хмурится.

– Какие фотографии?

– Так он тебе не сказал? Ты знаешь, кто отец Джоша? – Ответа от Итана на вопрос о фотографиях до сих пор нет.

Шарлотта качает головой.

– Клянусь, дорогая. Я ничего не знаю. Лили нам не сказала. – Она закрывает лицо ладонями и тихонько плачет.

Оливия встает. Да уж, им есть что обсудить. Например, где сейчас Лили и как быть с Дуайтом. Но сейчас Шарлотта не в том состоянии, чтобы рассуждать логично. Она помогает матери подняться. Шарлотта едва держится на ногах.

– Тебе нужно отдохнуть. Я приготовлю чай и принесу в твою комнату.

Сверху падает тень, и Оливия вскидывает голову. Проход закрывает широкоплечая фигура, и в первый момент ей кажется, что это Дуайт. Сейчас он закроет их здесь, и они просидят в подвале до тех пор, пока искать их не станут Лукас или Блейз.

Но есть вариант еще хуже. Он пришел за ними.

– Что здесь происходит? – Голос отдается от каменных стен.

– Лукас! – вскрикивает Шарлотта и со стоном распластывается на полу.

Лукас

Пока Оливия устраивает Шарлотту в ее комнате, Лукас сидит в коридоре – спиной к стене, раскинув ноги, с открытой бутылкой вина. Бутылку он нашел на полу в подвале. Перед тем как открыть, посмотрел на этикетку – «Сира» из какой-то южной винодельни. Название незнакомое, но напоминает название иностранного спорткара.

Наклонив бутылку, Лукас пытается вспомнить, что случилось позапрошлой ночью, когда он увидел наконец Дуайта. Он помнит, как сидел за рулем пикапа. «Гэнг оф Юфс» пели что-то о любви, да так громко, что стекла в окнах дрожали. Болела челюсть, болела спина. Они и сейчас еще болят. Во рту металлический привкус. Лукас смотрел вперед и не мог понять, как он там оказался. На узкой двухполосной дороге, с одной стороны которой – каменная стена, а с другой черная бездна.

Мотор еще работал. Он выключил двигатель, и музыка стихла. Его окружала молчаливая ночь. Небо, черное, как грех. Из-за поворота выползла машина, и свет фар перечеркнул кабину, как луч прожектора возле ночного клуба. На руках что-то блеснуло.

Что за хрень? – Лукас включил свет и поднял руки. Порезы, синяки, разбитые костяшки пальцев, засохшая, но еще липкая кровь. Желудок стянуло канатом.

Чья кровь?

Первый порыв – бежать. Он оглянулся – сзади никого. Уже легче. И никого вокруг. Он порылся в «бардачке», нашел таблетки от нервов. Оставалось три штуки. Больше предписанной дозы он никогда не принимал, значит, вырубился не из-за них.

Как долго он был в отключке? Столько же, как тогда, после побега Лили? Тогда его вырубило почти на двенадцать часов, и с тех пор он ненавидел себя.

Лукас глубоко вдохнул, и в глазах тут же затуманилось. Он шлепнул себя по щеке.

Не спи.

Что же случилось? Мысли разбегались.

Он помнит, как Дуайт развлекался в баре, раз за разом заказывая «Блю лейбл» – неизменно на один палец. Набрался он прилично, и Лукас, наблюдая за ним, чувствовал, как закипает копившаяся годами злость.

В конце концов Дуайт снял девушку вдвое младше себя и повел в номер. Винить блондинку Лукас бы не стал. Дуайт привлекательный мужчина. Богатый, харизматичный, в хорошей форме для своих шестидесяти с небольшим. Таким его видели со стороны, и он умел показать то, что хотел, и скрыть то, что таилось под поверхностью: самовлюбленный кретин на грани банкротства, которому плевать на всех, кроме себя самого.

Лукас ждал снаружи. Дуайт никогда не оставлял женщин на ночь. Не хотел, чтобы его видели утром в не самом выгодном свете. Предпочитал начинать день с чистого листа.

Блондинка наконец вышла из номера, и как только створки лифта сомкнулись за ней, Лукас постучал в дверь.

Он четко помнит выражение удивления на лице Дуайта, обнаружившего на пороге сына, а не вышедшую только что шлюшку. Помнит, как вошел, как закрыл за собой дверь и задвинул засов. Первый удар застал врасплох обоих. И только после того как кулак наткнулся на подбородок, Лукас понял, что провел свинг.

За Лили.

Не надо было ее запугивать. А вот Лукасу надо было поехать за ней. И он бы поехал, если бы не отключился.

Голова у Дуайта дернулась, и сам он отшатнулся.

Лукас надвинулся и нанес второй удар.

– За то, что маму обманывал.

Дуайт рухнул в кресло, которое опрокинулось, и старик, кувыркнувшись, распластался на полу. Но уже в следующий момент он расхохотался.

– Заткнись, – рыкнул Лукас.

Дуайт поднял голову.

– Это я ее обманывал? Она тебе так сказала? Да она с самого первого дня наставляла мне рога. – Он снова расхохотался и попытался подняться.