входит бабушка. При виде нее у меня на глаза наворачиваются слезы: она выглядит испуганной, как маленькая робкая девочка. Мне хочется заключить ее в объятия и унести подальше от всего этого. Она выглядит еще более худой в своем розовом вязаном джемпере и плиссированной юбке, и я беспокоюсь, что она мало ест. Замечаю на ней золотое ожерелье и такие же серьги, которые я узнаю, и начинаю гадать: быть может, кто-то из сиделок надел их на бабушку сегодня утром, чтобы та хорошо выглядела?

Бабушка садится рядом со мной, часто моргая, как птичка. Я протягиваю руку и касаюсь ее ладони.

– Бабушка…

– Кто ты? – спрашивает она, и я чувствую себя так, будто меня ударили ножом в сердце.

– Это я, Саффи, – отвечаю я, стараясь не заплакать.

Прежде чем она успевает отреагировать, мама приседает на корточки рядом с ней.

– Мама, – говорит она. – Не нужно бояться. Полиция просто хочет задать тебе еще несколько вопросов.

– Зачем? – спрашивает бабушка, потом поворачивается ко мне, недоумевая, но в ее глазах появляется узнавание. Я сжимаю ее руку.

– Все в порядке, бабушка, – успокаивающе произношу я. Мама встает и нависает надо мной, отчего волосы у меня на затылке шевелятся. Жаль, что для нее нет стула. Почему Джой не принесла его?

У сержанта Барнса закатаны рукава. Уже не так жарко, как в прошлый раз, но даже сейчас у него на лбу поблескивает пот.

– Здравствуйте, Роуз, – говорит он. – Не нужно беспокоиться. Как и сказала ваша дочь, мы просто хотим задать несколько вопросов. Вы не против?

– Думаю, да, – отвечает она, складывая руки на животе.

Джой возвращается с дополнительным стулом, и мама садится на него. Сержант Барнс, похоже, несколько недоволен этим беспорядком. Когда Джой выходит из комнаты, он продолжает:

– Роуз, говорит ли вам что-либо имя Нил Люишем?

Бабушка поворачивается ко мне, и я ободряюще улыбаюсь.

– Кажется, нет, – отвечает она.

Сержант Барнс придвигает к нам по деревянной столешнице фотографию. Бабушка смотрит на нее; ее рука, тонкокостная и хрупкая, все еще лежит в моей. Я наклоняюсь, чтобы лучше рассмотреть снимок. С фотографии на нас смотрит мужчина с короткими светлыми волосами. Он самый обыкновенный. В нем нет ничего, что могло бы выделить его среди толпы. На нем длинное черное пальто; одна рука засунута в карман, другая держит сигарету.

– Это человек, которого нашли мертвым в вашем старом доме, Роуз, – серьезным тоном сообщает Барнс. – Мы считаем, что он умер в восьмидесятом году, когда вы там жили.

Глаза бабушки широко распахиваются от испуга.

– Все в порядке, бабушка, – мягко заверяю я. – Что ты помнишь об этом человеке?

– Он преследовал нас, – говорит она и снова поворачивается к сержанту Барнсу.

Я потрясенно смотрю на нее. Я предполагала, что она его не знает. Не могу взглянуть на маму. Я не сказала полиции о досье Шейлы и о статье с подписью Нила Люишема в нем, чтобы не выдать бабушку.

– Что вы имеете в виду, Роуз? – спрашивает констебль Вебб. Голос у нее мягкий, и я понимаю, что именно поэтому ее и привлекли к сегодняшнему расспросу: сочли, что бабушке будет спокойнее беседовать с женщиной.

У меня пересохло во рту, и я все еще измотана после событий прошлой ночи. Замечаю, что Джой не принесла обещанный чай.

– Это вы что-то сделали с ним, Роуз? Или Дафна? – Голос Люсинды Вебб успокаивает – как мед, разведенный в теплой воде, дает облегчение при боли в горле.

Бабушка поднимает руку, которую я до этого держала, и поправляет свои густые белые волосы.

– Я не помню…

– У него были отношения с вами? Или с Дафной?

– Нет, я так не думаю…

– Он приходил в дом, Роуз? Вы это помните?

– Он был зол, – говорит бабушка. Теперь она выглядит спокойнее, ее руки лежат на коленях. – Он был зол.

– Почему он был зол?

Я напрягаюсь. Действительно ли бабушка что-то вспоминает? Или она снова путается в прошлом?

– Он пытался сделать нам плохо.

– Почему он это делал? – спрашивает констебль Вебб.

– Потому что он узнал о Шейле.

Я замечаю, что мама замерла в неподвижности. Я не знаю, стоит ли что-то говорить. Вдруг у бабушки будут неприятности?

– Кто такая Шейла? – спрашивает констебль Вебб все тем же успокаивающим голосом.

Бабушка молча взирает на свои колени.

Мама смотрит на меня, потом переводит взгляд на детективов.

– Я… думаю, она говорит о женщине по имени Шейла Уоттс. Я недавно узнала, что эта женщина могла присвоить личность Дафны Хартолл.

Оба детектива подаются к маме.

– Продолжайте, – говорит сержант Барнс.

– Некая Шейла Уоттс утонула в конце семидесятых годов. У моей мамы в вещах обнаружилась статья об этом. Я немного покопалась, и, короче говоря, оказалось, что Шейла Уоттс могла инсценировать свою смерть и выдать себя за Дафну Хартолл.

На суровом лице сержанта Барнса мелькает раздражение.

– Почему вы не упомянули об этом раньше?

– Простите, но за последние несколько дней случилось слишком многое. Я хотела рассказать…

Сержант Барнс выглядит немного пристыженным.

– Конечно. – Он снова обращается к бабушке; его голос серьезен, как у диктора, собирающегося сообщить плохие новости. – Нил Люишем был журналистом-расследователем. Он часто уходил в запои и, по словам его сына, бурно выяснял отношения с женой. Роуз, скажите: он приехал в тот день в Беггарс-Нук, чтобы увидеть Дафну, поскольку узнал, что она на самом деле Шейла Уоттс, так? – Он говорит настойчиво и быстро, словно знает, что время на исходе, а потом бабушка снова уйдет в себя.

Бабушка ничего не говорит. Ее губы упрямо сжаты.

– Нил Люишем узнал о Дафне? – пробует переформулировать вопрос констебль Вебб, голос у нее по-прежнему мягкий и текучий. – Он узнал, что на самом деле она была Шейлой?

– Нет, – отвечает бабушка, глядя на детективов и теребя ожерелье у горла. – Он узнал о Джин.

38

Роуз

Апрель 1980 года

За день до того, как Нил Люишем появился на пороге нашего дома, все было прекрасно.

Пасха выпала на первые выходные апреля. Мы прекрасно отпраздновали ее втроем. Дафна сварила яйца, которые ей дали на ферме, и мы сидели за кухонным столом и раскрашивали их; ты хихикала над смешными лицами, которые рисовала на яйцах Дафна – у нее удивительно хорошо получалось. В пасхальное воскресенье мы прятали маленькие полые шоколадные яйца в саду, их разноцветные обертки из фольги поблескивали под травами и кустами. День был солнечный, но холодный. Я никогда не забуду восторг в твоих глазах и твои визги, когда ты находила очередное яйцо, а