А после встал и заходил взад-вперед по горнице. Он был в великом гневе. Я молчала. Когда отец мой гневался, мать никогда его не трогала, а только говорила мне:

– Пускай себе. Мужчины очень любят гневаться, и в этом им мешать нельзя. Запомни это, дочь!

И я запомнила. И вот теперь молча смотрела на него и ждала. Гнев – это ведь как огонь: ярко горит, но быстро догорает. А догорев…

А дальше было вот что: когда мой муж устал ходить, он сел к столу. Я налила ему вина и подала еды. Он выпил и поел. И успокоился. Потом еще раз выпил. И спросил:

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Да, – скромно ответила я. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты не гневался на Акси. И на Лайма. И даже на Аудолфа, даже на Гьюра! Муж мой, они ни в чем не виноваты. Они ведь родились в такой стране – дикой стране, где нет ни ярла, ни его дружины, а есть только закон, дарованный нам Винном. У вас, муж мой, намного проще жить – у вас всем заправляет ярл, и как он скажет, так и будет. А если кто ослушается ярла, то ярлова дружина примерно и быстро накажет строптивца. Но если и сам ярл окажется плохим, то его тогда можно убить и выбрать нового, хорошего ярла с такими же хорошими законами. А здесь не так! Винн – это же не ярл, его убить нельзя, ты недавно сам в этом убедился. Поэтому хорошие ли, плохие ли законы дарованы нам Винном, но их нужно неукоснительно исполнять, иначе обязательно погибнешь. Вот почему Лайм и Акси, и Аудолф, и даже Гьюр… Муж мой! Я заклинаю тебя всей твоей честью и всей твоей доблестью – послушайся меня и не перечь нашему закону! Винн – добрый, он простит тебя!

– Ха! – засмеялся он. – Я не нуждаюсь в его доброте. Я, если будет нужно, опять приду к нему…

– Муж мой! Ради меня! Ради…

И тут я обняла его, и заплакала. Я горько плакала! Я тихо плакала, потому что мать не раз говорила мне: «Запомни, дочь, кричат только рабыни!» И я тогда…

Нет, это я сейчас так умно и рассудительно говорю. А тогда я забыла обо всем, я просто горько плакала, ибо мне было очень, очень страшно! И муж, не выдержав, сказал:

– Любовь моя, пусть будет так, как ты хочешь, – и утешал меня, и утешал, а я все плакала и плакала и плакала… ибо тогда мне было очень хорошо!

Потом послышались шаги. Я отстранилась от его груди, утерла слезы. А муж сказал:

– Входи!

В землянку вошел Акси и сказал:

– За Аудолфом послан верный человек. А Лайм остался ждать. И с ним все его люди. Как ты считаешь, ярл, они достойны того, чтобы я отвел их в гостевую землянку?

Мой муж уже хотел было согласно кивнуть… Но я гневно сказала:

– Нет! Слишком много чести! Но если им так хочется иметь крышу над головой, то отведи их туда, где прежде размещалась наша дружина!.. – Но я тут же спохватилась и, понизив голос, добавила: – Однако ничего им не объясняй! А просто отведи, и все.

Акси сказал:

– О, госпожа! А ты весьма мудра! И если ярл не станет возражать, то я поступлю именно так, как ты меня научила.

Мой муж не возражал. Он был очень задумчив. Акси ушел. А я сказала:

– Вот увидишь! Как только они войдут туда и там переночуют, то после все решится очень просто!

На что мой муж ответил так:

– Не стоит беспокоиться. Все случается именно так, как и должно было случиться. В противном же случае никакие наши усилия ни к чему не приводят.

И он опять выпил вина. Мне это не понравилось, и я сказала:

– Мой отец говорил, что много вина обычно пьет тот, кто ощущает недостаток храбрости…

Мой муж сразу вскочил! А я продолжила:

– А моя мать говорила, что если мужчина недостаточно храбр, значит, его женщина его недостаточно любит. Но разве это так, муж мой?

Он помолчал, сел… улыбнулся и спросил:

– А что еще она тебе говорила?

– А еще она говорила, – охотно продолжала я, – что из меня должна получиться хорошая жена, и что у меня будет много сыновей, мой муж будет богат и очень знатен, и у него будет очень много воинов, и жить мы будем во дворце. Отец смеялся, говорил, что этого не может быть, потому что ни у кого в Окрайе нет дворцов, а есть только землянки. Но мать упрямо повторяла: «Но я ведь говорю о том, что будет, а не о том, что есть!» И поэтому мой отец очень не любил такие разговоры, ведь из них выходило, что я вскоре покину эти земли, а кому тогда все это достанется? И наверное из-за этого отец так долго не решался назвать тебя наследником, хоть он и очень уважал тебя…

Я замолчала. И муж долго молчал. Потом сказал:

– Счастливая! У тебя были мать и отец. Настоящие! А у меня… Ведь я до сих пор так и не узнал, кто я такой на самом деле! Я же оттого и бросил все у себя дома, пришел сюда, сошел в Чертог… но все оказалось напрасно!

– Нет, – улыбнулась я. – И вовсе не напрасно. Теперь ты не один. Отныне я всегда буду с тобой, чего бы ни случилось.

– Любовь моя! – воскликнул он. – Ты ведь ничего обо мне не знаешь! А если бы знала…

– Так расскажи!

И он мне рассказал – все, все и еще раз все! Потом сказал:

– Я знаю, если я здесь останусь, то меня очень скоро убьют. И смерть моя будет очень плохая. Но там, куда я собираюсь возвращаться, там, я думаю, случится нечто еще более страшное!

А я ему ответила:

– А пусть даже и так. Только зачем заранее загадывать? Ведь ты же сам сегодня говорил, что все случается так, как и должно было случиться! А я еще раз говорю: никогда и ни при каких обстоятельствах я не покину тебя, а всегда буду тебе верной и нежной женой. Так поцелуй же меня за это!

И он поцеловал. А ночью, когда он уснул, я осторожно гладила тот страшный шрам на его горле и вспоминала слова матери: «А счастье у тебя будет недолгое. Но ты не ропщи на это, потому что иным его не выпадает вовсе». И я плакала. А муж мой крепко спал.

А рано утром я вышла из землянки и сразу же встретила Лайма. Он спросил:

– Где твой муж?

– Он еще спит, – сказала я. – А что?

– Он обманул меня! – гневно воскликнул Лайм. – Ты знаешь, где…

– Да! – перебила его я. – Но только муж здесь не при чем. Так повелела я. И как тебе спалось на новом месте?

Лайм промолчал, но весь побагровел от негодования. А я сказала:

– Оказаться под началом такого доблестного воина, как мой муж, это великая честь.

– Еще посмотрим, – сказал Лайм, – что скажет Аудолф!

– Посмотрим!

Лайм ушел. Напрасно он так гневался. И так же напрасно еще на что-то надеялся. Потому что уж если Винн решил отправить его в землянку наших дружинников, то теперь никакой Аудолф ничего не изменит. Закон есть закон, и он гласит, что они – отныне тоже наши дружинники. Однако мужчинам присуще переоценивать свои силы и надеяться на то, что сбыться не может. И пусть себе! А я ходила по двору и отдавала распоряжения. И люди Лайма слушались меня так, как будто бы они уже мои. Лайм делал вид, что ничего не замечает.