— Жаль, конечно, — сказал Тохтай, — но он же сопротивлялся слуге Великого Хана. Брось, Эбурар, давай лучше выпьем. Я пошлю за бурдюком.

Патрульный поморщился.

— Так у нас мир не заключают.

— А-а, твой народ не любит кумыс? Боюсь, у нас ничего другого нет. Вино мы уже давно выпили.

— Ну а мое виски? — Эверард посмотрел на Сандоваля и снова уставился в темноту. Холод все сильнее пробирал его. — Вот что мне сейчас нужно!

— Что-что?

— Наше питье. У нас фляги в седельных сумках.

— Ну… — заколебался Тохтай… — Хорошо. Пойдем, принесем его сюда.

Караульные пошли следом за своим начальником и его пленником — через кустарник, мимо спящих воинов, к куче снаряжения, которое тоже охранялось.

Один из часовых зажег от своего костра ветку, чтобы посветить Эверарду. Мускулы у патрульного напряглись: он спиной почувствовал, что монголы, натянув луки, взяли его на прицел; стараясь не делать резких движений, он присел на корточки и стал рыться в вещах. Найдя обе фляги с шотландским виски, он вернулся на прежнее место.

Тохтай сел возле костра и стал наблюдать за Эверардом. Тот плеснул в колпачок фляги немного виски и одним махом опрокинул его в рот.

— Странно пахнет, — сказал монгол.

Патрульный протянул ему флягу.

— Попробуй.

Он поддался чувству одиночества. Да и Тохтай был не таким уж плохим парнем — конечно, по меркам его эпохи. А когда рядом умирает напарник, можно выпить хоть с самим сатаной, лишь бы забыться. Монгол подозрительно потянул воздух носом, снова взглянул на Эверарда, помедлил, а потом, явно рисуясь, поднес флягу к губам и запрокинул голову.

— Ву-у-у-у!

Эверард едва успел поймать флягу, не дав вылиться ее содержимому. Тохтай хватал ртом воздух и плевался. Один караульный натянул лук, а другой, подскочив к Эверарду, вцепился ему в плечо. Блеснула занесенная сабля.

— Это не яд! — воскликнул патрульный. — Просто для него питье слишком крепкое. Смотрите, я сейчас выпью еще.

Тохтай взмахом руки отослал караульных и уставился на Эверарда слезящимися глазами.

— Из чего вы это делаете? — кое-как выдавил из себя он. — Из драконьей крови?

— Из ячменя. — Эверард не собирался излагать ему принципы перегонки спирта. Он налил себе еще немного виски. — Ладно, пей свое кобылье молоко.

Тохтай причмокнул.

— И впрямь согревает, а? Как перец. — Он протянул грязную руку. — Дай еще.

Эверард заколебался.

— Ну же! — прорычал Тохтай.

Патрульный покачал головой.

— Я же говорил, для монголов это питье слишком крепкое.

— Что? Смотри у меня, бледнорожее турецкое отродье…

— Ладно, ты сам этого хотел. Я честно предупредил, твои люди свидетели, завтра тебе будет плохо.

Тохтай жадно отхлебнул из фляги, рыгнул и вернул ее обратно.

— Ерунда! Это я просто с непривычки… Пей!

Эверард не торопился, и Тохтай стал терять терпение:

— Поскорей там! Нет, давай сюда другую фляжку.

— Ну, ладно. Ты здесь начальник. Но я прошу, не тягайся со мной. Ты не выдержишь.

— Это я-то не выдержу? Да я в Каракоруме перепил двадцатерых! И не каких-нибудь там китаез, а истинных монголов… — Тохтай влил в себя еще пару унций.

Эверард осторожно потягивал виски. Слегка жгло в горле, но голова оставалась ясной — слишком велико было нервное напряжение. Внезапно его осенило.

— Холодная сегодня ночь, — сказал он, протягивая флягу ближнему караульному. — Выпейте по глотку, ребята, согрейтесь.

Слегка опьяневший Тохтай поднял голову.

— Это ведь хорошее питье, — возразил он. — Слишком хорошее для… — Опомнившись, он проглотил конец фразы. Какой бы деспотичной и жестокой ни была Монгольская империя, ее командиры всегда делились добычей со своими подчиненными.

Обиженно покосившись на нойона, караульный схватил флягу и поднес ее к губам.

— Эй, поосторожнее, — предупредил Эверард. — Оно крепкое.

— Кому крепкое, мне? — Тохтай сделал еще несколько глотков и погрозил пальцем. — Трезв, как бонза. Плохо быть монголом. Сколько ни пей, все равно не опьянеешь.

— Ты это жалуешься или хвастаешь? — спросил Эверард.

Отдышавшись, первый караульный передал виски своему товарищу и, вернувшись на место, вытянулся по стойке смирно. Тохтай тем временем снова приложился к фляге.

— А-а-а-а-х! — выдохнул он, вытаращив глаза. — Хорошо! Ну ладно, пора спать. Эй вы, там, отдайте ему питье!

Кое-как справившись с волнением, Эверард насмешливо бросил:

— Спасибо, я, пожалуй, выпью еще. А тебе больше нельзя — хорошо, что ты это понял.

— Ч-чего? — уставился на него Тохтай. — Да я… Для монгола все это — тьфу! — И он шумно забулькал.

Другой флягой снова завладел первый караульный; воспользовавшись моментом, он еще раз торопливо отхлебнул из нее.

Эверард перевел дух. Его идея могла сработать. Могла.

Тохтай привык к попойкам. И ему, и его людям наверняка были нипочем и кумыс, и вино, и эль, и медовуха, и квас, и то кислое пиво, которое здесь называли рисовым вином, — в общем, любые напитки того времени. Они прекрасно знали, когда им нужно остановиться, пожелать остальным доброй ночи и направиться прямиком в постель. А дело в том, что простым сбраживанием невозможно получить напиток крепче 24 градусов — продукты брожения останавливают процесс. В большинстве же напитков тринадцатого века содержание алкоголя едва ли превышало пять процентов, и вдобавок все они изобиловали питательными веществами.

Шотландское виски — совсем другое дело. Если пить его как пиво (и даже как вино), жди неприятностей. Сначала, незаметно для себя, перестаешь что-либо соображать, а вскоре вообще лишаешься сознания.

Эверард потянулся к караульному за флягой.

— Отдай! А то все выпьешь!

Воин ухмыльнулся, глотнул еще разок и передал флягу товарищу. Эверард поднялся на ноги и стал униженно выпрашивать ее. Караульный пихнул его в живот, и патрульный упал навзничь. Монголы так и повалились друг на друга от хохота. Такую удачную шутку стоило отметить.

Только Эверард увидел, как отключился Тохтай. Сидевший с поджатыми ногами нойон просто откинулся назад. В этот момент костер вспыхнул ярче и осветил его глупую ухмылку. Эверард припал к земле.

Через несколько минут свалился один из караульных. Он зашатался, опустился на четвереньки и изверг из себя обед. Другой повернулся к нему и заморгал, нашаривая саблю.