— Устроим более впечатляющее представление, — заявил Эверард.

— А если и оно сорвется?

— Не каркай! Надо сначала попробовать.

— Мне просто любопытно, — слова Сандоваля тонули в шуме ветра. — Почему бы вместо этого просто не отменить саму экспедицию? Прыгнуть в прошлое года на два назад и убедить Хубилая, что на восток никого посылать не стоит. Тогда всего этого никогда бы не случилось.

— Ты же знаешь, устав Патруля запрещает нам производить изменения в истории.

— А как называется то, что мы сейчас делаем?

— Выполнением специального приказа высшего командования. Может, это понадобилось для исправления вмешательства, происшедшего где-то и когда-то еще. Откуда мне знать? Я ведь только ступенька в лестнице эволюции. За миллион лет они ушли от нас так далеко, что их возможности мы просто не в силах вообразить!..

— Папе лучше знать, — процедил Сандоваль.

Эверард скрипнул зубами.

— Ситуация такова, — начал он, — что любое происшествие при дворе Хубилая, могущественнейшего человека на земле, гораздо важнее и значительнее для истории, чем что бы то ни было здесь, в Америке. Нет уж, раз ты меня втравил в это гиблое дело, будешь теперь, если надо, стоять по струнке… Нам приказано вынудить этих людей к отказу от дальнейшего исследования. Что случится потом — не наше дело. Ну, не вернутся они домой. Непосредственной причиной будем не мы. Это все равно что считать человека убийцей только потому, что он пригласил кого-то на обед, а приглашенный по дороге погиб в аварии.

— Ладно, хватит, давай займемся делом, — оборвал его Сандоваль.

Эверард направил роллер по плавной траектории вниз.

— Видишь тот холм? — спросил он через несколько минут. — Он находится на пути следования Тохтая. По-моему, сегодня монголы разобьют лагерь в нескольких милях от него, вот на этой лужайке у реки. Однако, холм будет им прекрасно виден. Давай откроем там нашу лавочку…

— И устроим фейерверк? Это должно быть что-то совершенно необыкновенное. Ведь в Катае знают о порохе. У них даже боевые ракеты есть.

— Да, небольшие. Я знаю. Но когда я собирал чемодан в дорогу, то на случай провала первой попытки прихватил с собой кое-какое оборудование.

Холм, словно короной, был увенчан редкой сосновой рощей. Эверард посадил роллер среди деревьев и начал выгружать из просторного багажника какие-то ящики. Сандоваль молча помогал ему. Лошади, специально подготовленные для Патруля, спокойно выбрались из закрытого отсека, в котором их перевозили, и принялись щипать траву на склоне.

Спустя какое-то время индеец нарушил молчание:

— Не люблю я так работать. Что ты сооружаешь?

Эверард похлопал по корпусу небольшого устройства, которое он уже наполовину собрал.

— Переделано из системы управления погодой, которой пользуются в будущем, в Холодных столетиях. Распределитель потенциалов. Он может генерировать такие ужасающие молнии, каких ты никогда не видел, — и с громом в придачу.

— Хм… самое слабое место монголов. — Не удержавшись, Сандоваль ухмыльнулся. — Ты выиграл. Мы, пожалуй, сможем расслабиться и полюбоваться представлением.

— Ладно, займись пока ужином, а я доделаю нашу пугалку. Только не разводи огонь. Вульгарный дым нам не нужен. Кстати, у меня есть проектор миражей. Если ты переоденешься и, скажем, накинешь капюшон, чтобы тебя не узнали, я намалюю твой портрет с милю вышиной и слегка его приукрашу.

— А как насчет ретранслятора звука? Тот, кто не слышал ритуального клича вождей навахо, может здорово перепугаться.

— Годится!

День был на исходе. Под соснами сгущался сумрак, воздух посвежел. Эверард, расправившись наконец с сэндвичем, стал с помощью бинокля следить за тем, как авангард монгольского отряда выбирает место для лагеря — именно там, где он и предсказал. Прискакали еще несколько всадников с добытой за день дичью и стали готовить ужин. На закате показался и сам отряд; монголы выставили караул и принялись за еду. Тохтай действительно не терял ни минуты, стараясь использовать все светлое время суток. Пока не стемнело, Эверард то и дело поглядывал на охранявших лагерь всадников с натянутыми луками. Ему никак не удавалось справиться с волнением — ведь он встал на пути воинов, от поступи которых дрожала земля.

Над снежными вершинами замерцали первые звезды. Пора было браться за работу.

— Привязал лошадей, Джо? Они могут перепугаться. Монгольские перепугаются, я уверен. Ладно, поехали!

Эверард щелкнул главным тумблером и присел на корточки перед тускло освещенным пультом управления своего аппарата.

Вначале между небом и землей появилось еле заметное голубое мерцание. Затем сверкнули молнии, разносившие одним ударом деревья в щепки; по небу зазмеились языки огня, от грохота задрожали склоны гор. Эверард бросил в бой шаровые молнии: оставляя за собой шлейф искр, эти сгустки пламени, крутясь и кувыркаясь, понеслись к лагерю и стали взрываться над ним, раскалив небо добела.

Оглохший и наполовину ослепший, Эверард кое-как справился с управлением, и теперь над холмом появился флюоресцирующий слой ионизированного воздуха. Словно северное сияние, заколыхались громадные кроваво-красные и мертвенно-белые полотнища; в паузах между ударами грома было слышно исходившее от них шипение. Вперед выступил Сандоваль. Раздевшись до пояса, он с помощью глины разрисовал себя древними индейскими узорами; ничем не прикрытое лицо было вымазано землей и до неузнаваемости искажено гримасой. Просканировав это изображение, машина внесла в него дополнительные изменения. Перед монголами на фоне светового занавеса предстала громадная, выше гор, фигура. Скользя в странном танце, она моталась между линией горизонта и небом, издавая громоподобные завывания и взвизгивания.

Эверард скорчился, пальцы словно примерзли к пульту. Им овладел первобытный ужас, разбуженный в глубинах его существа этим танцем.

«Черт побери! Если им и этого будет недостаточно…»

К нему вернулась способность рассуждать, и он даже взглянул на часы.

Полчаса… Дать им еще минут пятнадцать, чтобы все постепенно затихло?.. Они наверняка останутся в лагере до рассвета, а не разбегутся в темноте кто куда — на это дисциплины у них хватит… Следовательно, нужно затаиться еще на несколько часов, а затем нанести последний удар по их нервам, спалив электрическим разрядом дерево прямо посреди лагеря… Эверард махнул Сандовалю рукой. Индеец, по-видимому, устал сильнее, чем можно было предположить; тяжело дыша, он тут же сел на землю.

— Отличное шоу, Джонни! — сказал Эверард, когда грохот затих. Собственный голос показался ему каким-то дребезжащим и чужим.

— Я, наверное, целую вечность не проделывал ничего подобного, — пробормотал Сандоваль.

Он чиркнул спичкой — в наступившей тишине этот звук заставил обоих вздрогнуть. Пламя на мгновение осветило его поджатые губы. Спичку он сразу же отбросил, и теперь в темноте виднелся только огонек сигареты.