— И вы поставляете компьютеры террористам?

— Нет, нет. Никогда этим не занимался.

— А Китай?

Угримов недоуменно нахмурился.

Разговор затягивался, и Мило уже надоело ходить вокруг да около, что в порядке вещей у русских.

— Давайте к делу. Рассказывайте.

— А что взамен, мистер Уивер?

Мило сильно сомневался, что может предложить что-то такое, чего не мог бы получить человек с такими связями и таким влиянием.

— Как насчет информации?

— Касательно чего?

— Чего пожелаете, Роман. Вы ответите на мои вопросы, я — на ваши. Если, конечно, буду знать ответ.

Николай поставил на стол стакан со свежим дайкири. Угримов улыбнулся.

— Мне нравится ваш стиль, мистер Уивер.

Они замолчали, ожидая, пока Николай вернется в дом.

— Вас, как я понял, интересуют две темы. Некто Рольф Винтерберг со счетом в швейцарском банке и мои отношения с правительством Судана. Так?

— Так.

— Вообще-то они в некоторой степени связаны. Я бы даже сказал, очень связаны. Вы, разумеется, понимаете, что я человек влиятельный. И, как большинство влиятельных людей, сижу на пузыре, который может лопнуть в любую секунду. Взять, к примеру, того же Фрэнка Додла. В том случае пузырь мог лопнуть из-за некоторых моих… пристрастий. С тех пор мое положение укрепилось, и такого рода мелочи мне уже не страшны. Но тогда, шесть лет назад, я был у всех на виду. Я только начал внедряться в европейскую экономику. — Угримов пожал плечами. — Я был почти беззащитен.

— И поэтому убили Ингрид. Она была вашим слабым местом.

Русский махнул рукой.

— Давайте не будем ворошить прошлое. Поговорим о том, что случилось потом, точнее, через три месяца после того печального дня. В декабре две тысячи первого. На меня вышел — через американских друзей — один молодой человек. Вышел с похожим предложением. Да, он тоже намеревался меня шантажировать! И я подумал: Господи, за что такое проклятие? Не знаю. Речь шла уже не о девушках, а о кое-чем куда более неприятном.

— И о чем же?

Русский качнул головой.

— Если я вам расскажу, это уже не будет только моим секретом, согласны? Скажу лишь, что дело касалось финансовой стороны моего бизнеса. Упомянутый молодой человек обещал не только сохранить все в тайне, но и позаботиться о том, чтобы никто и никогда не узнал о нашем секрете. То есть он становился бы в некотором смысле моим покровителем.

— Как его звали?

— Представился Стивеном Льюисом, так я его и называл.

— Американец?

— Насчет имени сомнения у меня были, но в том, что он американец, никаких. Наглый, бесцеремонный тип. Вел себя так, словно весь мир — его хозяйство.

— Что ему было нужно от вас?

Угримов отпил дайкири, потом поднялся и закрыл ведущую на террасу дверь. Вернувшись, сел не сразу, а постоял с минуту, глядя на начинавшийся за двориком лес.

— Вы уже знаете, о чем он меня попросил. — Русский сел и, еще раз оглянувшись, понизил голос. — Принимать деньги, наличные — каждый раз разные суммы, — и класть их в цюрихские банки, на счета, открытые на два имени, мое и Сэмюеля Рота. Что я мог сделать? А вы что сделали бы на моем месте? Конечно, я согласился. Деньги поступали не часто, два-три раза в год. Что в этом незаконного? Ничего. Я посылаю в банк своего человека с подложными документами — последние два года мы пользуемся бумагами на имя Рольфа Винтерберга, — и он открывает счет.

Вот оно как, удивился Мило. Выходит, за проделанную работу Тигру платили, используя весьма несложную схему, применяемую главным образом для отмывания денег. И Энджела подошла к ним почти вплотную.

— У него была борода? — спросил он на всякий случай, не надеясь особенно на ответ.

— Что?

— У Стивена Льюиса была борода?

Русский расплылся в улыбке.

— Так вы его знаете! Да, да, борода. Рыжая. И волосы тоже рыжие. И рожа красная. Вы его знаете!

Ну вот, опять связи. Мило покачал головой.

— Пока еще нет, не знаю. Но надеюсь в скором времени познакомиться. Пожалуйста, продолжайте.

— Добавить особенно нечего. Свое обещание он сдержал. Мои фискальные секреты так и остались секретами; Льюис появлялся время от времени. Передавал деньги — наличными, в евро — и инструкции, а мой человек, Рольф Винтерберг, эти инструкции выполнял. Признаюсь, соглашение даже пошло мне на пользу. В какой-то момент у меня возникли другие проблемы, и немцы стали требовать от Швейцарии моей выдачи. Скажу честно, испугался. Рассказал Льюису, и тот — не спрашивайте как — устроил все наилучшим образом. По крайней мере, швейцарцы оставили меня в покое. — Угримов кивнул и, помолчав, добавил: — Вот так все и было. До последнего времени.

— И что же случилось?

— В понедельник я получил уведомление из Министерства иностранных дел. Что там было? А попробуйте догадаться. Оказывается, новая администрация решила, что я не могу считаться идеальным гражданином. Оказывается, фрицы в Бонне не успокоились и все еще точат на меня зуб.

— И вы связались с Льюисом.

— Какое там. Номера телефона он никогда мне не давал — работа строилась по другому принципу. И тут — бывают же совпадения! — четыре дня назад снова пожаловал мой спаситель. С прощальным, как выяснилось, визитом. Я, конечно, решил попросить о помощи. Да только приехал он без денег и без инструкций, с пустыми руками. Объявил, что наше сотрудничество заканчивается. Поблагодарил. Заверил, что волноваться мне не о чем, что его люди никогда не выдадут наш маленький секрет и что мне тоже следует помалкивать. Что касается моих новых проблем с немцами, то он помочь больше не в силах, мол, все кончено, время прошло.

Какая невероятная удача. Письмо из швейцарского Министерства иностранных дел было тем самым выигрышным купоном, с помощью которого Мило мог конвертировать проскальзывавшую в тоне собеседника злость в жажду мести. В противном случае разговора бы не получилось, и Угримов никогда не рассказал бы о многолетнем сотрудничестве со Стивеном Льюисом, известным также как Ян Клаузнер и Герберт Уильямс. Сколько еще имен у этого гада?

Угримов прокашлялся, отхлебнул дайкири.

— Не знаю, что за игру вы ведете, мистер Уивер, но надеюсь, что она направлена не против меня.

— Не думаю, — задумчиво произнес Мило. — Расскажите о Судане.

— О, вам это понравится! То, о чем я только что рассказал, связано с Суданом лишь посредством нашего неуловимого мистера Льюиса.

— Слушаю.

— Дело было в прошлом октябре, когда мы еще дружили. Льюис приехал сюда и попросил об одолжении. Не могу ли я пригласить к себе мистера аль-Джаза, министра энергетики. Я, конечно, его знал. Тот еще тип — подозреваю, что он сбывает наши компьютеры на сторону. Но делать нечего, Льюис намекнул, что наше дальнейшее сотрудничество зависит от моего ответа. О'кей. Я отправил приглашение, министр его принял, а четвертого ноября приехал. Льюис, разумеется, уже был здесь с четырьмя американскими бизнесменами. И, предвосхищая ваш вопрос, — русский поднял руку, — сразу скажу: нет. Они не представлялись. Вели себя весьма грубо. По просьбе Льюиса я перебрался в гостиную и сидел там, пока не услышал, как министр закричал что-то и выскочил из дому, хлопнув дверью. Охрана за ним. Я вышел попрощаться. Суданец кипел от ярости. И знаете, что он мне сказал?