— Ну уж нет.

Милисент уперлась кулачками в его грудь, хотя без особого энтузиазма: на самом деле ей вовсе не хотелось затевать очередной спор, особенно при воспоминания о прошедшей ночи.

— Значит, только я должна забывать о гневе, входя сюда? А как насчет тебя? — осведомилась она.

— Я тоже, и спасибо за напоминание, — криво улыбнулся он. — Все это глупости, не стоящие внимания.

Он сжал ладонями ее лицо и наклонился к губам.

— Надеюсь, ты чувствуешь то же самое.

— О чем ты? — выдохнула она.

— Если не знаешь, с моей стороны будет просто нечестно что-то утаить.

Два дня спустя почти все гости разъехались, если не считать одного графа, выразившего желание остаться еще на неделю. Все это ни в малейшей степени не обеспокоило бы Милисент, если бы не меры предосторожности, никем не отмененные, несмотря на то что свадьба состоялась и даже Вулфрик считал, что Иоанн отозвал своих бешеных псов.

Однако когда она заговорила о том, что ей давно пора дать свободу, Вулфрик не подумал согласиться. В этот момент он оживленно говорил о том, как ему понравились окна в парадном зале Клайдона, и пообещал уговорить отца сделать такие же.

Но Милисент едва слушала его, опасаясь, что уже знает ответ на вопрос, который намеревалась задать. Утром она обнаружила, что, если Энн или Вулфрика не было поблизости, ее попросту не выпускали из соляра. И что всего хуже, она поняла это, когда опоздала спуститься в зал, чтобы попрощаться с Роландом, и попыталась выйти из замка.

Вулфрик уже был во дворе, как, вероятно, и Энн, потому что ее нигде не смогли найти. Но и Милисент не дали пройти дальше порога, и, увидев ее одну в зале, немедленно проводили в соляр, где и заперли — в точности как до свадьбы.

Наступил полдень. Новобрачные стояли у очага, где могли поговорить свободно, не опасаясь любопытных ушей леди Энн или ее дам. Милисент внимательно выслушала все, что ей хотел сказать муж. Она, как могла, сдерживала гнев и, честно говоря, пыталась не допустить очередной ссоры, поскольку мир с Вулфриком казался гораздо предпочтительнее. Но досада, как обычно, взяла верх.

— Ты не подумал, что я тоже захочу проститься с Роландом?

— После того как ты провела с ним почти весь вчерашний день? — чуть более резко, чем следовало, ответил он.

Но Милисент решила ни на что не обращать внимания.

— Что общего это имеет с обычной учтивостью?

— У тебя было достаточно времени, чтобы пожелать ему счастливого пути, прежде чем Фитц-Хью покинули зал, — заметил он.

Милисент стиснула зубы, но не взорвалась.

— Можно подумать, ты не видел, что я опоздала! Я так хотела проводить его! Но я тут по-прежнему пленница! Мне не дают выйти во двор, запирают в проклятом соляре, если ни тебя, ни твоей матушки нет рядом. Почему стражники швырнули меня…

— Швырнули? — сдавленным тоном повторил он, недоверчиво поднимая брови.

— Втолкнули меня в комнату, — поправилась она.

— Втолкнули? Они посмели до тебя дотронуться?!

— Нет, Вулфрик, и не придирайся к словам, — почти прокричала она. — Они настаивали, чтобы я поднялась наверх! Теперь успокоился? Почему меня держат под замком? Мы женаты. Гроза миновала.

— Гроза не миновала, пока я сам не буду в этом убежден и не получу необходимых доказательств, — сухо отпарировал он. — Здесь все еще остаются гости, прибывшие с собственной свитой и слугами. Я считаю за лучшее поостеречься.

— А если прибудут новые гости? Об этом ты подумал? Я так и буду вечно сидеть взаперти, как наказанный ребенок?

— Почему ты капризничаешь? Ведь все это ради твоей же безопасности.

— Наверное, потому, что больше не нуждаюсь в защите. По крайней мере только у меня хватает ума понять, что всем покушениям пришел конец!

Последняя фраза прозвучала намеренным оскорблением, но разъяренной Милисент уже было все равно. Удар достиг цели: синие глаза еще больше потемнели, на щеке задергалась жилка.

— Иногда я думаю, ты специально злишь меня в надежде, что я наконец сорвусь и изобью тебя до полусмерти, — со зловещим спокойствием начал он. — И тогда ты получишь вескую причину ненавидеть меня еще больше. Но на этот раз я проучу тебя.

Он стиснул ее руку и поволок из зала вверх по лестнице, прямо в спальню, где первым делом закрыл дверь на засов. Милисент даже не пыталась остановить мужа, потрясенная переменой, случившейся в нем всего лишь из-за нескольких резких слов. Но чего она хочет? Ведь рано или поздно это все равно должно было случиться, кому знать, как не ей? Чего ожидать от грубого животного вроде Вулфрика де Торпа, недаром она так не хотела выходить за него. Но всего лишь на третий день после свадьбы? Так скоро?

Не дождавшись удара, она вынудила себя открыть глаза и взглянуть на мужа. Они стояли посреди комнаты. Он все еще держал ее за руку, но лицо на этот раз было непроницаемым. Ее собственное напряжение было так велико, что казалось, стоит подуть ветерку, и она рассыплется на мелкие осколки.

— Чего ты ждешь? — вырвалось у нее. — Начинай же.

Вулфрик долго не отвечал.

— Не могу, — вымолвил он наконец.

— Почему?

— Я скорее отсеку собственную руку, чем причиню тебе хоть малейшую боль, Милисент.

Она уставилась на него широко раскрытыми глазами. Это признание проникло глубоко в сердце и задело какую-то чувствительную струну. Милисент сама не заметила, как разрыдалась. Никто и никогда не говорил ей такие слова. Разве это похоже на жестокость?! Может, она и тут ошиблась?

— Жаль, что ты не считал так, когда был моложе, — прошептала она дрожащим голосом.

— О чем ты, Милисент? Я никогда бы пальцем тебя не тронул. Когда-то я был безжалостно наказан за попытку подойти к тебе ближе и запомнил урок на всю жизнь.

Милисент нерешительно огляделась и вытерла глаза, стыдясь такого проявления слабости.

— Когда же это было? Не припомню, чтобы мы встречались, если не считать одного раза, когда я была совсем маленькой.

Вулфрик грустно улыбнулся:

— Да, и должен признать, тот день трудно забыть. Я хотел извиниться, пусть и с опозданием, за то, что убил твоего сокола. Мне стало известно это лишь недавно, от матушки. Я не знал, что птица погибла. Поверь, все вышло вовсе не намеренно. Когда ты натравила ее на меня, я просто пытался ее сбросить.

Он просит прощения за первую Риску? Не за то, что едва не искалечил Милисент? Но он, разумеется, ведать не ведал о ее сломанной ноге. Пусть так, и все же, если бы он не толкнул с такой злобой, ничего бы не случилось. И он считает, что ничего ей не сделал?

Милисент не смогла сдержать столь долго копившейся в душе обиды.