– А где же они теперь? Давайте их найдем.

– Тебе-то что? – наконец-то заметила мой интерес Роза. – Неужели ревнуешь Максима?

Мне хотелось схватить ее за горло и трясти, пока она не покажет, где колготки, но я взяла себя в руки и сказала:

– Мне кажется, когда Максим вернется из больницы, ему будет тяжело видеть детские вещи, это напомнит о смерти жены. Я переживаю за его сердце.

Роза кивнула:

– Ты права, как я сама не сообразила. Колготки надо найти и выкинуть.

Мы перерыли весь шкаф, вытряхнули вещи из мешков, но красных колготок нигде не обнаружили.

– Вот здесь они лежали, на этой самой полке, в углу, – твердила Роза. – Ума не приложу, куда делись.

– Может, Юлия переложила их в другое место?

– Да нет здесь других шкафов, только этот.

– А в прихожей?

– Там только верхняя одежда.

– Значит, Юлия сама поняла, что ошиблась с цветом колготок, и отдала их кому-нибудь, – предположила я.

– Исключено, – решительно заявила золовка, – я их видела за день до ее смерти.

Только тут до меня дошло: а каким образом Роза вообще могла обнаружить эти колготки?

– У вас есть ключ от квартиры брата? – прямо спросила я.

Роза вскинулась, будто ее обвинили в воровстве:

– Конечно, есть! Максим сам дал мне его на экстренный случай. Мало ли что может случиться…

Ну да, например, острая потребность сунуть нос в чужое белье. Вряд ли брат предполагал, что любопытная сестрица будет рыться в шкафах, пока хозяева на работе.

Роза словно прочитала мои мысли. Возникла неловкая ситуация – «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». И дамочка нашла способ из нее выпутаться – побыстрей меня спровадила.

– Тебе пора, – сказала она, – мне еще полы надо вымыть. Да и вообще…

В коридоре я спросила:

– А что теперь будет с усыновлением?

– Не знаю, – процедила Роза, – надеюсь, все отменится. Даже если Максим будет очень настаивать, одинокому мужчине не дадут ребенка. А я уж постараюсь, чтобы он не женился как можно дольше.

– Не сомневаюсь, – ответила я, покидая квартиру.

Шагая по бульвару 60-летия Победы, я поражалась: у городских чиновников ну абсолютно нет никакой фантазии! Ведь бульвар упирается в улицу Победы, которая в свою очередь переходит в улицу Мира. Уж для нового микрорайона можно было придумать более оригинальное название! Кстати, вот отличный вариант – бульвар Люси Лютиковой. В память о моем героическом лыжном прошлом.

Интересно с красными колготками получается. За день до убийства Махнач они находились в шкафу Юлии, а затем испарились. Не пустила ли Прудникова их в дело? Ведь Егор, сожитель Махнач, утверждал, что подруги ссорились из-за денег, делили доллары и квартиры.

Ладно, допустим – только допустим, на секундочку, – что Прудникова действительно убила свою подельницу Махнач. Специально купила красные колготки и придушила, чтобы свалить подозрение на одну из несчастных матерей, у которых опека забрала дочь. Ведь по случайному совпадению большинство детей, которых инспектор Махнач успела изъять из семьи за четыре месяца работы, были девочками.

Но кто тогда убил саму юристку? Если бы это был выстрел в голову или она упала бы с железнодорожного моста под поезд, то прокатила бы версия самоубийства. Муки совести и все такое. Но придушить сам себя человек не может! Значит, Прудникова все-таки умерла насильственной смертью.

Но почерк, почерк убийцы – он ведь одинаковый! На корявом полицейском языке это звучало бы как «удушение детской одеждой». И разрыв во времени между двумя убийствами не такой уж большой – около восьми часов. Следует ли из этого, что убийца должен быть одним и тем же человеком?..

Мои размышления прервал звонок мобильника. Номер не определился.

– Слушаю, – сказала я.

– Людмила Анатольевна, вечер добрый. Это Виталий, мы с вами недавно встречались при весьма пикантных обстоятельствах.

Я сразу узнала голос следователя прокуратуры Унганцева и мгновенно почувствовала раздражение. Напыщенный идиот! Чтоб тебя самого замели в кутузку при весьма пикантных обстоятельствах!

Однако пришлось взять любезный тон:

– Внимательно слушаю вас, Виталий Валерьевич. Хотите пригласить на пресс-конференцию?

– Пока нет. У меня к вам деликатное дело, – елейным голосом сказал следователь.

– Какое же? – заинтересовалась я.

– До меня дошли слухи, что по факту задержания Елены Алябьевой вы ведете собственное расследование. Это правда?

– Журналистское, – уточнила я, – имею право.

– Простите, я запамятовал, в каком издании вы служите?

– В газете «Работа», – неохотно призналась я.

– Это, кажется, что-то о трудоустройстве? Поиск работы, вакансии, резюме? – Теперь в его голосе слышалась насмешка.

– Абсолютно верно.

– Еще раз извините мое любопытство, расследование вы ведете по заданию редакции?

– Нет, это моя собственная инициатива.

– Людмила Анатольевна, я настоятельно рекомендую вам прекратить самодеятельность. Люди жалуются, что вы бесцеремонно врываетесь в их личную жизнь, задаете неудобные вопросы, угрожаете…

– Кто конкретно жалуется?

Унганцев пропустил вопрос мимо ушей.

– Вы будоражите население, распускаете нелепые слухи. В городе сейчас и так непростая ситуация.

– Да, непростая! – вскричала я. – А почему? Здесь орудует преступная группировка! Детей изымают из семей, чтобы потрошить на донорские органы! Весь город погряз в коррупции! Заведующие детскими садами, инспектора соцзащиты, юристы, врачи – все заодно. Я не удивлюсь, если цепь расследования в итоге приведет меня в мэрию!

– У вас слишком буйное воображение, Людмила Анатольевна, – вздохнул следователь. – Поймите, в данных обстоятельствах страдает прежде всего ваша профессиональная репутация. Кто будет всерьез воспринимать журналиста, который бездоказательно обвиняет весь город в коррупции?

– У меня есть доказательства. Да я раскопала факты, от которых кровь стынет в жилах! И молчать я не буду! Надо подымать средства массовой информации! Я пойду в газеты, в «Московский комсомолец», обращусь на телевидение! Пусть вся страна узнает, какое беззаконие творится в городе! Пусть Генеральная прокуратура наконец-то заинтересуется!

Я так кричала, что у старлея, наверное, заболела барабанная перепонка.

– Тише, тише, – сказал он, – вы меня прямо оглушили. Как убедительно говорите, столько эмоций! Если бы я сам здесь не жил, то непременно бы вам поверил. Если уж вы действительно обладаете такой ценной информацией, может быть, соблаговолите предоставить ее следствию? Просветите нас, сирых и убогих работников прокуратуры, будем вам премного благодарны.