Прекрасная была бы идиллия, если не знать достоверно, что ни на одной стадии благодатного круговорота энергии и других ресурсов никто не стремится его поддерживать. Каждый участник процесса преследует свою корысть. Жук-навозник собирает экскременты, чтобы закопать их впрок для еды. Лишь по случайному совпадению его ассенизаторская деятельность оказывается полезной для остальных обитателей ареала.

Трава составляет основу рациона всех жвачных животных, а те, в свою очередь, удобряют луга. Известно даже, что без животных на выпасе луга погибают. Однако это вовсе не означает, что трава растет для того, чтобы ее ели, нет ей от этого никакой пользы. Если бы травянистое растение могло поведать нам о своих желаниях, вероятно, оно не захотело бы превратиться в чей‐нибудь обед. Как же тогда разобраться с этим парадоксом? Почему трава погибает без травоядных? Дело в том, что хотя растения не стремятся быть съеденными, травянистые растения переносят такое испытание лучше других видов – именно поэтому ими и засевают лужайки. Там, где траву регулярно съедают или стригут, не приживаются конкурентные виды растений. Ростки деревьев уничтожаются, и они не успевают закрепиться на земле. Следовательно, пасущиеся животные непосредственно приносят траве пользу. Но не надо думать, что отдельный вид травянистых растений выигрывает от того, что его жуют. Каждое конкретное растение выигрывает от того, что сжевываются другие травы, в том числе его собственного вида: так оно получает больше удобрений и избавляется от конкурентов. Но еще лучше для него было бы самому избежать участи корма для животных и расти спокойно.

Мы начали с едкой сатиры на тему распространенного заблуждения о том, что животные и растения призваны удовлетворять нужды людей, что скот покорно и даже с энтузиазмом соглашается отдать себя нам на жаркое, и все в том же духе. Не больше оснований утверждать, что все они существуют ради блага своих естественных партнеров – цветы для пчел и пчелы для цветов, шипы акации для муравьев и муравьи для акации. Однако с таким представлением о всеобщей самоотверженности можно дойти до абсурда. Мы должны откреститься от модных, но ложных экологических теорий о единении всего живого в желании жить ради общего процветания, ради экосистемы, ради “Геи”. Пора проявить активность и дать ясный ответ на вопрос о том, что значит для живого существа жить ради чьего‐либо блага. Что вообще значит “ради блага”? Для чего на самом деле все это – цветы и пчелы, осы и смоковницы, слоны и сосны? Что это за объект, чьи интересы должен обслуживать живой организм или его отдельные части?

Это ДНК. Вот вам точный, исчерпывающий ответ, подкрепленный неоспоримыми, но требующими разъяснений фактами. Я намерен обсудить их прямо сейчас и в следующей главе. Для начала еще раз привлечем к разговору мою дочку.

Однажды она заболела, у нее был сильный жар, и я страшно волновался, сидя подле нее и обтирая ее влажным холодным полотенцем. Современные доктора уверили бы меня, что жизни девочки ничего не угрожает, но в измученном бессонницей мозгу любящего отца вертелись назойливые мысли о детской смертности в прошлые века и о том, как больно терять даже одного ребенка. Чарльз Дарвин так и не оправился после непонятной смерти своей любимой дочери Энни. Говорят, ее кончина казалась ему такой несправедливой, что отчасти из‐за этого он разуверился в религии. Если бы бедняжка Джульет посмотрела на меня и, словно в продолжение нашей давнишней беспечной болтовни, спросила, зачем нужны вирусы, что я ответил бы ей?

Зачем нужны вирусы? Чтобы мы стали здоровее и окрепли в борьбе с невзгодами? Помнится, один профессор теологии, с которым я сцепился в споре на британском телевидении, высказался о “положительных эффектах” Освенцима. Чтобы сколько‐то людей умерло и не возникло риска перенаселения? Особенно полезно это было бы там, где церковь запрещает контрацепцию. Чтобы наказать нас за наши грехи? Если речь зайдет о ВИЧ, у этой идеи найдется немало сторонников. Можно даже посочувствовать средневековым священникам, у которых не было в арсенале такого высокоморального патогена. Но опять‐таки это человекоцентристский подход, только с негативным душком. Как все живое в природе, вирусы не испытывают ни малейшего интереса к людям, ни в хорошем смысле, ни в плохом. Вирусы – это закодированные программные инструкции, или команды, написанные на языке ДНК, необходимые исключительно для осуществления этих команд. “Скопируй меня и распространи!” – гласит инструкция, а мы встречаемся с теми, кто ей подчиняется. Вот и все. Это наиболее приближенный к верному ответ на вопрос, в чем смысл вирусов. На первый взгляд, это лишено смысла – на что я и хочу обратить ваше внимание. Я проведу параллель с компьютерными вирусами. Между настоящими вирусами и компьютерными прослеживается четкая аналогия, которая многое разъясняет.

Компьютерный вирус – это та же программа, написанная так же, как любая другая программа, и распространяющаяся в том же медиапространстве – на дисках, по компьютерным сетям, телефонным кабелям, модемам и интернету. Любая компьютерная программа представляет собой комплекс команд. Команд сделать что? Да что угодно. Одни программы содержат набор команд для обработки счетов. Текстовые процессоры содержат команды для считывания напечатанных слов, перемещения их на экране и, в конечном итоге, печати. Бывают программы, составленные из команд играть в шахматы на гроссмейстерском уровне, – одна из них обыграла великого Гарри Каспарова. Компьютерный вирус – это программа, команды которой говорят, например: “Когда заходишь на новый диск, копируй меня и устанавливай на этот диск”. Это программа “Дуплицируй меня”. В частности, можно дать команду очистить жесткий диск. Или заставить компьютер твердить противным металлическим голоском: “Без паники”. Но это все так, к слову. Главная отличительная особенность компьютерного вируса – то, что в нем всегда есть команда “Скопируй меня”, написанная на том языке, которому компьютер обязательно подчинится.

Люди, может, и воспротивятся столь бесцеремонным императивам, но компьютер беспрекословно исполнит все, что будет велено на его родном языке. Он с одинаковой готовностью выполнит распоряжения “инвертировать матрицу”, “печатать текст курсивом”, “подвинуть пешку на две клетки вперед” и “скопируй меня”. Более того, зараза расползается по всему свету. Пользователи вступают в беспорядочный обмен дисками, пересылают друзьям компьютерные игры и различные полезные ссылки. Ясно, что если по миру бесконтрольно гуляет множество дисков, вирус с командой “скопируй меня на каждый диск” может разлететься во все стороны, как ветрянка. Очень быстро растиражируются сотни копий, и число их будет стремительно расти. В наши дни киберпространство пронизано множеством пересекающихся информационных трасс, что создает еще более благоприятные условия для быстрого размножения компьютерных вирусов.

Я не мог не злиться на ОРВИ, вот и тут как не посетовать на бесполезность подобных программ-паразитов? Что толку от программы, которая знает одну-единственную команду: “Скопируй эту программу”? Она‐то скопируется, но такое “самоудовлетворение” выглядит глупо и смешно, не правда ли? Безусловно! Порочное и бесплодное занятие. Однако главное – не бесплодность, а следовательно, бессмысленность акции. Программа абсолютно бесполезна, но все равно распространяется. Она копируется потому, что она копируется, потому что она копируется. Тот факт, что она не делает при этом ничего хорошего – а может, делает что‐то плохое, – ни о чем не говорит. Она просто выживает в мире компьютеров и обмена дисками, потому что выживает.