Большую часть шикарного купе занимали две кровати, убранные фисташковыми покрывалами, в изголовье каждой висело по светильнику. Над ними на полированной деревянной стене – две картины. На одной художник изобразил восточный базар: яркое многоцветье фруктов, массивные украшения, торговцы, миниатюрные женщины с прикрытыми лицами, и мужчины в белых одеждах, на другой – бескрайний и пугающий пейзаж Теранийской пустыни, посреди которой застыл одинокий путник с двугорбым верблюдом.

Я подошла к зеркалу, висевшему как раз напротив столика у окна, миссис Эпплгейт присела на свою кровать и развернула газету. Вот уж не думала, что де Мортен одобряет женщин, которые читают газеты!

– А вы что думаете по поводу загорского князя? – Я стянула шляпку и расстегнула накидку: здесь было очень тепло.

– Ничего, миледи.

Голос у нее был сухой и холодный, как морозный ветер.

– Совсем ничего? Вас не волнует, что вы едете с ним на одном поезде?

– Меня мало что волнует.

Фу-ты ну-ты.

Невольная попутчица оказалась несловоохотлива, предпочитала разговаривать короткими фразами и исключительно по делу. Все мои попытки завести беседу сводились к однозначным ответам, не предполагающим продолжения, поэтому вскоре я прильнула к окну: поезд как раз тронулся, мимо проплывал вокзал. Некоторые дамы прижимали к глазам платочки, джентльмены застыли: кто со скорбными лицами, кто, наоборот, со счастливыми. Это же кого надо проводить, чтобы выглядеть как вон тот рыжий усатый мужчина? Он чуть ли не прыгал от счастья, хотя его жена явно опечалена.

Я устроилась за столиком, стянула перчатки и погладила атласную оливковую скатерть: ткань под рукой текла и переливалась. Чистая, без единой складочки. Поезд быстро набрал скорость, довольно скоро мы оказались на окраине. В городе снова потеплело, густой туман смешивался с фабричным дымом, образуя плотную завесу. Сквозь нее проступали черные трубы, угловатые очертания зданий и узенькие искореженные улочки трущоб со щербатыми мостовыми. Фигурки людей в темных и неприметных одеждах и грязные дворы мелькали перед глазами, постоянно сменяя друг друга, но оставаясь такими же серыми, холодными и грязными, словно картинки в поломавшемся калейдоскопе.

Я потянулась за книгой, которую захватила почитать в дорогу, и следующий час был посвящен тому, как главная героиня мучилась сомнениями: привлечь внимание героя и сообщить ему о своих чувствах, или же сохранить гордость. А тот никак не хотел замечать ее взглядов, полных надежды. Ну просто Фрай и Тереза!

Стук в дверь отвлек меня от терзаний персонажей. В коридоре стоял Винсент в темно-сером дорожном костюме.

– Приглашаю вас на ужин, – с улыбкой произнес он.

– Миссис Эпплгейт, хотите к нам присоединиться?

Та подняла голову и покачала головой.

– Благодарю, миледи, но я не голодна.

Я не могла сказать о себе того же, поэтому приняла руку де Мортена. Мы прогулялись сквозь вагоны, переходя из одного в другой – вот чудо-то! Раньше пришлось бы идти по сырому и промозглому перрону, застывшему в зимних сумерках посреди леса вместе с домиком-станцией. Туман скрутил бы выбившиеся из прически пряди во вьюнки, и на входе в вагон-ресторан мои вихры торчали бы в разные стороны. Признаться, я была искренне рада, что поездка щедра на впечатления: вся эта суета отвлекала от тревоги и волнений за дедушку.

Вагон-ресторан тоже сиял роскошью. Настенные светильники разливали мягкий свет на обитые вишневым бархатом стулья, ковровую дорожку и белоснежные скатерти. Я незаметно косилась по сторонам, но ни одного загорского князя так и не обнаружила. Когда мы шли по проходу, мне казалось, что на нас смотрят все. Особенно пристально смотрел молодой темноволосый мужчина, напротив которого изваянием застыла его спутница: бледная, с опущенными взглядом, в строгом платье светло-серого цвета. Спасал его, пожалуй, только атлас, из которого оно было пошито, да еще жемчужная камея на скромном кружеве воротника. А вот мужчину ничего не спасало: в своем черном одеянии, с вьющимися волосами и поджатыми губами он походил на оголодавшего вурдалака, вставшего не с той ноги. Глаза его напоминали пустые медяшки, возомнившие себя золотыми, – окружавшую его публику он созерцал с холодным презрением и тихим бешенством.

К счастью, наш столик располагался в самом сердце ресторана, а они сидели у дверей, недалеко от нас устроились два представительных джентльмена, судя по говору, вэлейцы, чуть подальше – мать и дочь, которых я видела на вокзале в Лигенбурге, а напротив – яркая темноволосая дама в роскошном зеленом шелке. На фоне нее даже я со своими рыжими волосами и в абрикосовом платье немного терялась.

– Расскажите, почему вы отправились к отцу? – Винсент передал мне тонкий лист меню и теперь рассматривал свой.

– Потому что ему нужна помощь, – ответила, не поднимая глаз. – А еще хотела убедиться, что обвинения Фрая безосновательны.

– И какую помощь вы ему предложили? Берт не преувеличивал, ваш отец разорен. Наследство графа и титул спасут положение, только надолго ли?

Теперь я кожей чувствовала пристальный взгляд Винсента.

– Ваш отец игрок. Никто не может ему помочь, кроме него самого.

– Когда я сбежала от вас, он решил точно так же. Что я никчемная, что мое место на улице. Меньше всего мне хотелось бы ответить ему тем же. И еще меньше – чтобы моя семья оказалась на улице.

Я продолжала «изучать» меню, хотя мысли прыгали с ветки на ветку, как белки. Я не помнила ни одного блюда из того, что проглядела.

– Иногда внимание близкого человека может многое изменить. И знание того, что до тебя кому-то есть дело.

Для меня таким человеком стал дед. Именно он вернул мне веру в себя. По сути, он не сделал ничего особенного, просто сказал слова, которые помогали мне не раз и не два: «Ты просто запуталась. Спроси у себя, чего ты хочешь – и иди к этому». А я хотела жить замечательно. Иметь возможность выбирать самой. Хотела быть на виду. Хотела блистать. Хотела масок и перевоплощений.

После нашего разговора я начала ходить на пробы в театр и через два года смогла уволиться из семьи банкира, где учила одну нерадивую юную особу грамоте. Я получила маленькую роль лавочницы в популярном в то время спектакле. Роль, в которой меня заметили и с которой началась моя карьера.

– Внимание здесь ни при чем. Особенно для мужчины. Либо ты берешь ответственность за свои поступки, либо обвиняешь всех вокруг. Предположу, что отец посчитал вас причиной его бед и не принял помощи. Иначе вы бы приехали в Лигенбург вместе.

Я вскинула подбородок и встретилась взглядом с темными глазами Винсента. В них не было ни тени насмешки, только спокойствие.

– Виконту не нужно сочувствие к его порокам. Дайте ему деньги, и тем самым подтолкнете к гибели.

– Вы правы, – просто сказала я и снова уткнулась в меню. Надеюсь, состав не сойдет с рельс, потому что я только что согласилась с де Мортеном. И надо бы уже выбрать хоть что-нибудь и заткнуть себе рот, чтобы не начать говорить снова. О том, что несмотря на все, мой отец остается моим отцом, что я должна была хотя бы попытаться! И пусть все говорят что угодно, но в раздавленном и озлобленном человеке я видела того, кто держал меня на руках и рассказывал о маме, о своей любви к ней. Может быть, того человека больше нет, ну а если он все еще жив?