— Разбираю почту.

— Можно мне посмотреть?

— Нет.

— Почему? Там что-то личное?

— Нет.

— Письма от Эда?

— Нет.

— Если это не личная почта, — сказала Маргарет, — и там нет писем от Эда, почему мне нельзя посмотреть?

Элинор со вздохом развернула ноутбук так, чтобы Маргарет могла видеть экран.

— Тут нет ничего интересного.

Маргарет перегнулась через стол, прищурившись, чтобы разобрать текст.

— Кто такая «Фэнсинэнси»?

— Нэнси Стил.

— Фу… Тупица! Зачем ей понадобилось писать тебе?

— Чтобы похвастаться.

— Да тут же целый роман! Что, все про ее пластического хирурга?

— Откуда ты о нем знаешь?

— Знаю, — ответила Маргарет, — потому что она целыми днями строчит в Твиттере. Только и пишет: он сказал то, он сказала это, ему понравилась моя розовая сумочка… Муть, не то слово!

— Нет, — сказала Элинор, — это не про него.

Маргарет опустилась обратно на стул.

— Джонно говорит, у нее мозгов не больше, чем у блохи, — хмыкнула она.

— Он прав.

— Так вы с ней переписываетесь?

— Нет, — терпеливо ответила Элинор, — это она написала мне. Наверняка хотела лишний раз сообщить про Люси и Эда. А чтобы удостовериться, что я все правильно поняла, Люси прислала письмо тоже.

Маргарет сунула кончик ручки в рот и принялась грызть. Зажав его между зубами, она пробормотала:

— А что тут понимать?

— Что они собираются пожениться.

— Это и так известно.

Элинор снова вздохнула. Глядя на экран, а не на Маргарет, она объяснила:

— Ну, им надо, чтобы знакомые узнали все подробности. Что Люси предложила Эдварду расторгнуть помолвку, если это означает для него разрыв с семьей и лишение наследства, но он и слушать ее не захотел и сказал, что она — ангел.

— Могу поспорить, он этого не говорил.

— Не говорил, — согласилась Элинор. — Это я. От злости.

— Но почему ты злишься?

— Потому что Эдвард ведет себя так образцово. И потому что Нэнси Стил такая пустоголовая, и потому что Люси пишет мне только из расчета, что я перешлю ее электронную почту миссис Дженнингс, и Мэри, и всем остальным и они подумают: о, какая чудесная девушка эта Люси и какие чудовища эти Феррарсы.

Маргарет вытащила ручку изо рта.

— А разве они не чудовища?

— Некоторые нет.

Маргарет принялась катать ручку ладонью взад-вперед по столешнице.

— Элли…

— Что?

— Деньги правда так важны? Это принципиально, что у Эда и Люси их нет?

— Ну, — осторожно заметила Элинор, — им надо на что-то жить.

— Работы у него нет, так ведь? А она, вроде, больше любит тратить, чем зарабатывать. Шоппинг и все такое…

Элинор снова перевела взгляд на экран.

— Люси просит меня узнать, не возьмут ли Джонно или Томми Эда к себе на работу.

— Не фига себе! — воскликнула Маргарет.

— Да уж.

— А они возьмут?

— Сомневаюсь.

— Ни один из них не захочет помочь Эду с работой?

Элинор поглядела на сестру.

— А ты сама как думаешь?

Маргарет снова сжала ручку в пальцах.

— Думаю, — ответила она, — что деньги еще скучней, чем любовь. Но не скучнее биологии.

В ванной, располагавшейся непосредственно над кухней, она могла слышать голоса дочерей, хотя понять, что они говорят, было невозможно, — Белл Дэшвуд лежала в теплой воде, с питательной маской на лице. Мэри Мидлтон решила, что ей надо срочно поменять косметику, поэтому значительная часть содержимого шкафчиков в их ванной перекочевала в большущую косметичку, которая отправилась в Бартон-коттедж: среди прочих наполовину использованных баночек дорогущих кремов и лосьонов там была и маска, на этикетке которой говорилось, что после ее использования разглаживаются морщины и кожа становится похожей на персик. Маргарет идея с персиком отнюдь не воодушевила.

— Они же волосатые! Кто захочет ходить с волосатым лицом?

Белл не хотела стать волосатой. Но недавно она обнаружила, что ей не очень-то нравится, когда ее воспринимают только как мать троих дочерей. Ей бы хотелось что-то собой представлять и вне зависимости от них; хотелось, чтобы люди изумлялись, узнав, сколько ее дочерям лет, чтобы ей ставили в заслугу то, что она сумела сохранить, а не жалели за то, чего лишилась. Лежа в ванне и ощущая, как ее кожа стягивается под высыхающим слоем маски, Белл размышляла о том, что, хотя Генри был и всегда будет единственной любовью в ее жизни, сердце — это все равно мышца, которая нуждается в тренировке.

Как-то раз она попыталась намекнуть на свои переживания в телефонном разговоре с Эбигейл Дженнингс. Белл начала издалека: поблагодарила ее за доброту к Марианне и за гостеприимство, которым та пользовалась так долго, а потом аккуратно подвела к тому, что, возможно, была бы не против испытать это гостеприимство и на себе.

— Конечно, здесь чудесно, — говорила Белл, глядя в окно, где дождь отвесными струями падал на мощеную площадку с сушилкой для белья. — Очень красиво. Джонно к нам так добр, и Мэри тоже. Все просто замечательно. Но все же, тут такая глушь… Вы же понимаете.

Эбигейл, определенно наслаждавшаяся совсем другими видами из своего лондонского окна, предпочла не заметить намека.

— Не тревожьтесь, моя дорогая. Я вовсе не забыла про Маргарет. Она следующая в очереди, обещаю. Шарлотта уговорила Марианну поехать с ней в их загородный дом, вместе с малышом, и ко мне она, боюсь, уже не вернется, так что я останусь тут совсем одна.

Белл покрутила в пальцах провод телефона.

— Я только хотела узнать, Эбигейл, нельзя ли мне…

— Вам, дорогая? Но зачем вам Лондон, когда вы живете в таком прекрасном месте? Отправьте Маргарет ко мне на каникулы — чтобы у ваших дочек не было повода завидовать друг другу.

Белл набрала в легкие побольше воздуха.

— Эбигейл, — сказала она, — вы были к нам очень добры и очень гостеприимны. Но мои дочери — это мои дочери. Они не книги в библиотеке, которые можно брать и возвращать по собственной прихоти. Вот так!

И она повесила трубку. Эбигейл не перезвонила. Прошло уже три дня, подсчитывала Белл, лежа в остывающей воде, и до сих пор полное молчание. Попытки переговорить с Марианной — Элинор сказала, что ей уже лучше, но она до сих пор сильно страдает, — также не принесли никаких плодов, а теперь и старшая дочь ускользает от нее, отказываясь, как раньше, выступать в роли парламентера.