Что же касается Мазарини, то во время Фронды он старался не только «перейти дорогу» Конде, но и действовал в интересах французской внешней политики в целом. Для будущего кардинал ясно выразил свою позицию по отношению к Англии в записке «Об Английской республике», представленной Анне Австрийской и Королевскому совету в январе 1651 года.

В этом документе говорилось, что «если действовать по законам чести и справедливости, то отнюдь не следует признавать Английской республики», но «никогда не нужно делать то, что противно правилам благоразумия… какие бы мы ни сделали демонстрации в пользу английского короля, они отнюдь не восстановят его престола… дальнейший отказ принять республику, на деле пользующуюся уже верховной властью, нисколько не послужит к усилению или утверждению прав короля… Настоящее положение дел во Франции не позволяет дать ему никакой помощи… Франция, ведя теперь большую войну и волнуемая внутри различными партиями, может подвергнуться крайней опасности, если англичане соединятся с одной из этих партий…».

Безусловно, здесь имелись в виду прежде всего Конде и его сторонники. Кардинал вынужден был признать, что «следует ныне же войти в переговоры с Английской республикой и признать за ней титул, который она желает». Несмотря на то что посол Англии в Испании был недавно убит, Мазарини все же опасался, что на фоне обострявшихся англо-голландских противоречий Кромвель сможет найти общий язык с Мадридом, что будет крайне невыгодно для Франции и самого первого министра. Мнение кардинала подтвердил его посол в Гааге Брассе. Он высказал мысль о том, что Филипп IV не против признать Английскую республику и Франции необходимо опередить его.

Как видно, международные позиции Кромвеля постепенно укреплялись. В отношении Фронды он занимал выжидательную тактику, фактически не вмешиваясь в войну между правительством и оппозицией. Ему, в сущности, нужна была стабильная Франция – этой стране он отводил одно из важнейших мест в своей внешней политике. Нужна для борьбы с общим врагом – Испанией и для стабилизации в целом общеполитической ситуации в Европе после Тридцатилетней войны.

А в Париже Джулио, Анна и Людовик, чтобы спасти ситуацию, были вынуждены пойти на хитрость. 16 июня король дал понять депутации парламента, что Мазарини будет уволен с поста первого министра при условии полного разоружения принцев-фрондеров. Обсуждение этого предложения в парламенте 21 и 25 июня сопровождалось манифестациями у Дворца правосудия. Народ по-прежнему не хотел Мазарини, но уже твердо жаждал мира. Требования мира во что бы то ни стало звучали весьма внушительно.

25 июня парламенту предстояло обсудить условия соглашения, которые выдвинул двор в ответ на настоятельное требование изгнать кардинала. Согласно этому документу принц Конде и герцог Орлеанский должны были:

отказаться от союзов с иностранными державами;

не предъявлять более никаких требований королю;

находиться при королевском дворе;

вывести с территории Франции всех иностранных солдат;

распустить свои войска;

прекратить противозаконные действия своих сторонников в Гиени;

демонтировать все крепости Конде.

Условия были вполне приемлемыми для парламента, но означали полную капитуляцию фрондеров. На откровенный разрыв с двором принц Конде пока не пошел. Он проиграл битву во Дворце правосудия, но улица осталась за ним.

После того как он и герцог Орлеанский вышли из здания парламента, начались беспорядки. В задержавшихся магистратов полетели булыжники и поленья, раздались выстрелы из пистолетов и аркебуз. Несколько человек охраны были убиты. В этот и последовавшие дни сотнями публиковались памфлеты, критиковавшие принцев, политику правительства Людовика XIV и особенно парламент – магистратов обвиняли в том, что они пекутся только о своих интересах, что именно из-за них началась междоусобная война и король покинул столицу… Это уже что-то значило – народ вспомнил, с чего же начиналась Фронда…

Парламент попытался предпринять ответные меры, открыв следствие по делу о беспорядках и запретив печатать и распространять возмутительные памфлеты и другие печатные издания. Но беспорядки продолжались, и у парламента не было сил их прекратить. Когда свобода достигает апогея, она вырождается в анархию. Покончить же с анархией можно только насильственными мерами. Рамки свободы уже вышли за пределы осознанной необходимости.

Тем временем успешная дипломатия первого министра и умелые военные маневры Тюренна принудили союзника Конде герцога Лотарингского покинуть пределы Франции. Этот успех обеспечил военный перевес правительственных сил: армия принца насчитывала всего пять тысяч человек, а у Тюренна было двенадцать тысяч и гораздо больше артиллерии. Опасаясь, что время работает против него, Конде прибег к решительной мере.

Важнейшее событие последнего года Фронды произошло в одном из парижских предместий. 2 июля 1652 года у самых стен Бастилии в Сент-Антуанском предместье началось сражение между войсками принца и Тюренна. Кондеянцы сражались отчаянно: им удалось отразить две атаки колонн Тюренна, нанеся большой урон противнику. Но численное превосходство королевских войск дало о себе знать. Армия Конде была бы полностью уничтожена, если бы парижане не открыли Сент-Антуанские ворота и не впустили оставшихся солдат в город. Пушки Бастилии прикрыли их отход.

Сделав на Конде последнюю ставку, парижане пожалели его. Принц был спасен от полного разгрома. Но что делать дальше? Просить милости у короля или продолжать борьбу, мобилизовав для этого все силы столицы? Унижаться великий Конде не мог и выбрал борьбу.

Эта борьба дошла, как и Фронда, до крайностей. Принц решил преподать урок не только магистратам, но и всей верхушке столицы, которая, по сути, его совсем недавно спасла. 4 июля было произведено вооруженное нападение на собравшийся в ратуше Большой городской совет. Сотни людей погибли в тот день. Губернатор Парижа маршал Лопиталь бежал из города, прево Лефевр объявил об отставке, многие последовали его примеру или заплатили выкуп.

Так с помощью террора Конде достиг полного подчинения Парижа. Но то была пиррова победа, поскольку принц оттолкнул от себя население города. Резню 4 июля трудно назвать восстанием или бунтом. В ней слишком активное участие принимали переодетые солдаты Конде и люмпены Бофора. А в действиях толпы, собравшейся в тот день перед ратушей, проявилась извечная вражда плебейства к городской олигархии – чиновничьей верхушке. Советников и парламентариев избивали всех подряд, не разбирая, мазаринисты они или кондеянцы. Поэтому теперь состоятельные люди стремились покинуть столицу, пока не поздно. Народ голодал и зверел, а солдаты Конде занимались грабежами, насиловали женщин и потихоньку от своего командующего дезертировали.

Авторитет принца стремительно падал – ничто уже не могло помочь одинокому хозяину Парижа. Конде фактически оказался в политическом вакууме. После 4 июля старый муниципалитет был распушен. Новым купеческим старшиной был назначен популярный в среде парижан Бруссель. Но народ это не успокоило – им овладела явная апатия и неверие в необходимость бунтовать. Люди наконец начали понимать, что принцы ничем не лучше Мазарини, а может быть, и хуже. А напуганные погромами буржуа уже поняли, что Фронду в любом ее виде надо побыстрее заканчивать.