Однако Господь, похоже, не слишком задумывался над дилеммой «дать или не дать». Слова Пантелеева «хватит на твой век войн» запросто могли стать пророчеством: обстановка в мире накалялась с каждым днём. Искры конфликтов, годами и десятилетиями тлеющие под тонким слоем пепла мирных соглашений, разгорались кострами, словно раздуваемые ветром. Ближний Восток всё больше напоминал кучу пересушенного хвороста, ждущего только случайно брошенной спички; Индия и Пакистан напряжённо следили за каждым движением друг друга, положив руки на рукояти атомных мечей, а за ними внимательно наблюдал Китай, приведший свои вооружённые силы в состояние повышенной боевой готовности. Экономическая дезинтеграция Европы шла полным ходом, подогреваемая религиозными и расовыми противоречиями: национальные меньшинства, становящиеся большинством, всё решительнее заявляли о своих претензиях, мало-помалу переходя от камней и бутылок с горючей смесью к огнестрельным аргументам. Новоявленные курфюрсты и маркграфы под предлогом защиты мирных граждан от «распоясавшихся хулиганов» формировали частные отряды моторизованных ландскнехтов, примеряя короны удельных властителей и мечтая о королевской короне. Лязг гусениц будил смутные воспоминания о громыхании доспехов панцирной конницы: на улицы чистеньких европейских городов возвращались средние века – право богатого сменялось правом сильного.

Но садились на аэродромах Западной Европы тяжёлые транспортные «галактики» с белыми звёздами на фюзеляжах, и батальоны доставленных ими превосходно вооружённых солдат деловито брали под свой контроль промышленную инфраструктуру: электростанции и заводы, морские порты и автострады, железные дороги и узлы связи. И выяснялось в ответ на робкие парламентские запросы, что эти солдаты просто охраняют священную частную собственность: контрольные пакеты акций важнейших промышленных концернов Европы в ходе глобального финансового кризиса перешли в другие руки, и теперь вершители судеб обнажали меч, чтобы защитить своё золото. У хозяев не было недостатка ни в оружии, ни в пушечном мясе: тысячи и тысячи американских парней, оставшись без работы, шли в армию. Большинство из этих парней рассчитывало пересидеть Обвал на гарантированном армейском пайке и затем вернуться к своим прежним занятиям, но почти никто из них не догадывался, что возврата уже не будет: прошлое ушло безвозвратно. Имперская риторика всё явственнее звучала в речах политиков, и под голливудской улыбкой респектабельного бизнесмена всё явственней проступал хищный оскал конкистадора.

Империя United Mankind тянулась к нефтяным полям. У берегов Венесуэлы утюжили море громады атомных авианосцев, словосочетание «новый Карибский кризис» мелькало всё чаще и чаще, а у заснеженных скал Шпицбергена бросила якоря «международная эскадра особого назначения», в задачу которой входило наблюдение за «использованием нефтяных запасов Северного Ледовитого океана в интересах всего мирового сообщества». Россию лихорадило в преддверии краха доллара, неизбежность которого была уже очевидной, и только жёсткая воля центральной власти, продемонстрировавшей готовность к решительным мерам, не давала вспыхнуть войне между бывшими республиками Советского Союза: войне, которая стала бы удобным предлогом для вмешательства «всего мирового сообщества». Россия защищалась, и поэтому атомный подводный ракетоносец «Дмитрий Донской» шёл сейчас под арктическими льдами, чутко выслушивая в океане шорох чужих винтов.

Люди на борту крейсера знали, что происходит в мире, и были готовы ко всему, и всё-таки ревун боевой тревоги – без предварительных трех звонков, означающих учёбную тревогу, – ударил по нервам внезапно. Переслегин побледнел, ощущая противную сухость в горле, а Пантелеев молча сел рядом с ним за стрельбовой пульт и замер – только чуть-чуть дрогнули желваки на его скулах.

Появился дифферент на корму. Виктор бросил взгляд на глубиномер и понял: лодка всплывает, причём резво, почти как взлетающий самолёт. Двести метров… Сто пятьдесят…

«Глубина стрельбы – пятьдесят метров, – подумал лейтенант, – но над нами лёд. Как же мы…?». И услышал негромкий голос командира корабля:

– Пантелеев! Подойди ко мне.

– Есть, товарищ капитан первого ранга!

– Докладывать я тебе не обязан, – тихо сказал кап-раз, косясь на офицеров, сидевших по боевому расписанию на своих местах в главном командном посту, – но скажу, потому как… Пришло сообщение по звукоподводной связи: десять минут назад на территории США произошёл взрыв мощностью порядка тридцати мегатонн.

– Ядерный? – так же тихо уточнил кавторанг.

– Нет, бензоколонка рванула аж на тридцать мегатонн! Что ты как маленький, сам не понимаешь?

– Виноват, товарищ капитан первого…

– Отставить! Это серьёзно, Андреич, – очень серьёзно. Подробностей не сообщили – звукоподводка дело такое, – приказали через полчаса выйти на связь. И если связи с берегом не будет, то… мы имеем право действовать по своему усмотрению. И даже должны. Понял меня, Пантелеев?

– Понял, – не по уставу ответил командир БЧ-2.

– А раз понял, тогда иди, готовь своё хозяйство к боевому применению.

Виктор не слышал этого разговора и не мог ничего понять по холодно-спокойному лицу вернувшего на своё место Пантелеева, но интуитивно ощутил пропасть, раскрывшуюся рядом, в двух шагах, среди мерцания дисплеев и подмигивания светодиодов. И он не стал ни о чём спрашивать своего непосредственного начальника не только следуя субординации, но ещё и потому, что молодой лейтенант отчаянно не хотел поверить в осязаемую реальность близкого небытия для себя, для экипажа крейсера, для десятков миллионов ещё ничего не знающих людей, а может быть, и для всей планеты Земля, такой большой и такой хрупкой.

– Собрать схему гарантированного электропитания!

«Первый тайм мы уже отыграли, – прозвучало в сознании Переслегина. – Теперь весь стартовый комплекс будет непрерывно получать электроэнергию при любой, даже самой непредвиденной, ситуации».

– Схема гарантированного электропитания собрана! – доложила трансляция.

Крейсер шёл на глубине ста метров. Гидроакустика по-прежнему не видела полыньи, куда можно выпустить буйковую антенну, а стрелки часов отсчитали уже половину срока, оставшегося до сеанса радиосвязи со штабом флота. Осталось двенадцать минут… Девять…

Корабль пошёл вверх, и Пантелеев понял, что решил его командир. Гидролокатор, непрерывно простукивавший ледяную крышу над головой, нашёл относительно тонкий лёд, и «Донской» намеревался пробить его своей усиленной рубкой. В том, что это получится, кавторанг нисколько не сомневался, но вот дальше… «Если случилось худшее, – думал он, – и стратосферу уже рвут траектории баллистических ракет, то жизни нам после всплытия останется от силы полчаса-час. Чёрный горб рубки на белом фоне льда заметят из космоса, и к нему тут же ринутся лодки-убийцы из той самой „эскадры особого назначения“. А может, какой-нибудь из патрульных „огайо“ не поскупится разрядить по этому району все свои двадцать четыре „трайдента“ о десяти головах каждый, плавя паковые льды и сотрясая океан водородными взрывами… Стрельба по площадям – „Донской“ даже максимальным ходом не успеет отойти от полыньи больше чем на десяток миль, прежде чем тут начнётся огненная потеха. Но даже если так – они всё равно не успеют накрыть нас до того, как мы выпустим все наши ракеты, нет, не успеют. Ну что ж…».