В доме вовсю шло приготовление к вечернему приёму — в холле устанавливались и накрывались столы, сновали официантки в одинаковых бело-чёрных одеяниях, с улицы доносилась музыка. На возвышенно-благостного Киша никто не обращал внимания. Одаривая жизнь тихой улыбкой тайного понимания, он пересёк холл и вышел на террасу. Здесь разворачивался бар: на столах пестрели утыканные шпажками канапе, стояли высокие стаканы с соками, и бармен, слегка придушенный красной «бабочкой», уже готов был угощать алкоголем. Один за другим Киш опрокинул в себя два стакана томатного сока и прислушался к себе: голова всё ещё была тяжела, но в целом он уже был готов к действиям. Вот только чем заняться?

По лужайке перед домом плыла музыка — небольшой джаз-бэнд уже начал разогрев публики. Гостей пока было немного, человек шесть (мужчины), и быстрого взгляда на их затылки хватило, чтобы понять: Шедевра среди них нет. Стоя полукругом, все как один, они наблюдали за танцующей парой — Марком и роскошной загорелой блондинкой в коротком кремовом платье, которые отжигали чувственную румбу, скользя взад-вперёд по каменным плиткам дороги, ведущей от ворот к крыльцу. Они страстно виляли бёдрами, то расходясь в разные стороны, то снова спеша в объятья, и всякий раз, когда партнёрша Толяныча, высоко поднимая колено, закидывала голень за его спину, казалось, что она стремится вскарабкаться на него, как на дерево. Длинных загорелых ног и пышных волос, то и дело взлетающих над плечами, было в этой девушке больше, чем всего остального, и Марк делал с ней что хотел: опрокидывал на изгиб, вертел в пируэтах и подбрасывал вверх, чтобы блондинка могла на секунду продемонстрировать великолепную растяжку, выполняя в воздухе почти-шпагат. Когда музыка умолкла, и гости выдали танцорам одобрительный аплодисмент, Толяныч чмокнул блондинку в щёчку, оба довольно рассмеялись, а подошедший к зрителям Киш посреди майской теплыни вдруг ощутил простудный озноб, представив на месте блондинки Варвару — возможно, она не умеет так эффектно танцевать, но…

Но она была девушкой Марка — вот что.

Болезненно сморщившись, он развернулся и зашагал восвояси. На террасе парень-бармен по первому же требованию плеснул в стакан чёрного рома, и Киш тут же сделал крепкий глоток. «А может, незаметно уехать?» — пришла такая мысль, и она понравилась. Почему бы и нет? Получив первичное одобрение, идея тут же начала искать дополнительные аргументы, чтобы одержать верх над прочими соображениями: «Блажен муж, — прозвучало в голове, — иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста…». Однако это был перебор: почти сразу Киш устыдился, что, пусть и всего на мгновенье, счёл себя праведником, а окружающих нечестивцами. И потом: он обещал Шедевру дождаться. Вот если бы Игорь прямо сейчас появился, можно было бы подумать и об отступлении, а пока…

Он устремился за дом и, спустившись по деревянным ступенькам, остановился, почувствовав, что оказался в другом мире. Здесь было чудо как хорошо — только сосны, кусочки неба, просеянное сквозь кроны солнце и чуть подальше, в глубине, несколько полосатых гамаков, расставленных специально для вечеринки. Тишина и безмятежность. То, что ему нужно. Проигнорировав дорожку из розовой плитки, Киш зашагал прямо по земле, усыпанной иглами цвета потускневшей меди, и, чтобы показать, что ему всё нипочём, дружески (почти фамильярно) похлопал несколько сосновых стволов.

«Жизнь прекрасна и удивительна», — вот о чём нельзя забывать. О том, что вне жизни нет ни красоты, ни удивления, что жизнь — главное условие для всего, а может быть, просто красота и удивление — другие имена жизни…

Он дошёл до жёлто-красно-фиолетово-зелёных гамаков, осторожно, чтобы не расплескать ром, плюхнулся в один из них и закачался взад-вперёд, увлечённо взрыхляя кроссовками сосновые иглы.

Итак, на чём он остановился? Первый псалом Давида: к чему он его вспомнил?.. Может, это как-то связано с Laris Davidis? А значит, и с Варварой?

Варвара была девушкой Марка — как многое это объясняет!..

«Но это не повод её не любить!» — тут же возразил он себе.

И всё же была!..

И если Варвара была девушкой Марка, то когда — до их знакомства или уже после расставания?..

Он отчаянно сражался с собой минут десять, пока не понял, что проиграл и дальнейшей битвы просто не выдержит. Всё-таки уединиться — было не лучшей идеей. Надо быть на людях, надо занять себя внешними впечатлениями. Лёгким прыжком Киш покинул гамак и вдруг увидел, что впечатления уже спешат навстречу по розовой дорожке:

— Кого я вижу! Привет, Киш!

«Кто это?» — подумал он испуганно, хотя не было сомнений, что перед ним та самая блондинка, которая только что отплясывала и смеялась с Толянычем, а теперь с сумочкой на плече и бокалом белого вина в руке шагала к гамакам. Её всё ещё раскрасневшееся от танца лицо выражало приятное удивление, вогнавшее его в ступор.

— Мне Толя сказал, что ты где-то здесь, а ты тут, — сообщила она. — Помнишь меня?

— Э-э, — неуверенно произнёс он, — ещё бы.

И внезапно действительно вспомнил! Хотя глаза всё ещё не хотели верить, но уже узнавали: да, да, те же миловидные округлые черты, почти кукольное личико. Та самая девчонка с головой, окрашенной в цвет весенней лужайки, авангардный взбрык интеллигентной, связанной с юриспруденцией семьи, однокурсница Марка, с которой он сто лет назад познакомился на праздновании Нового года. Они оказались рядом за импровизированным столом на полу, и он здорово насмешил её, предположив, что она собирается специализироваться на праве в области экологии, с чем и связан выбор цвета волос. Нет, ответила она, просто ей нравится видеть, как у альфа-самцов загораются глаза и на лбу высвечивается надпись: «О! Зелёной у меня ещё не было!» После боя курантов в мерцании свечей они поцеловались, поздравляя друг друга с Новым годом, что проложило дорогу к дальнейшему. Под утро она предложила: «Поехали к тебе?», и у них состоялся сеанс любви — скорей, дружеский, чем страстный. Вопреки экстравагантной внешности, за которой можно было ожидать взбалмошность и склонность к чудачествам, юная юристка оказалась комфортной натурой, готовой слушать всё, что он говорит, а именно такие девушки в те времена привлекали его больше всего. В какой-то момент Киш даже допустил, что теперь она может стать его постоянной подругой — что ж с того, что и зелёная, не в цвете счастье. Однако на этом всё и закончилось: они вместе заснули, а, проснувшись, он обнаружил, что девушка исчезла из квартиры, оставив записку, в которой желала ему всего наилучшего и сообщала, что продолжения не будет: у неё есть молодой человек. Ему оставалось лишь гадать, стал ли он срочной заменой для новогодней романтики или, страшно сказать, орудием мести. Всё это было так мимолётно и даже слегка абсурдно, что спустя уже несколько часов он, усмехаясь, спросил себя: «А была ли девочка?» Спустя несколько месяцев она внезапно предоставила ему ещё один шанс, прислав сообщение, что если он её куда-нибудь пригласит, она, пожалуй, согласится, но Киш этот шанс бессовестно упустил, теперь уж и не вспомнить почему.

На мгновение его охватила паника, что сейчас она начнёт ему выговаривать и укорять, но, увидев на её руке толстенное обручальное кольцо, Киш вздохнул с облегчением — облегчением, которым себя же и насмешил: кто он такой, чтобы вздыхать о нём спустя столько лет?