с паранормалами.

– Синдикат по-прежнему скрывается в Подполье?

Угроза «Экстрасенса» загнала нас глубоко под землю.

– Да. Бомбоубежище здорово нас выручило, – откликнулась Иви, – но молва о нем разошлась, оставаться там надолго опасно. В рамках операции «Альбион» Сайен гарантирует помилование в обмен на информацию. Кроме того, они внедрили «кротов» в Касту мимов.

Хиромантка изменилась в лице. Мои пальцы, сжимающие кружку, побелели.

– Нас предали?

– Паромщик. Все участники его ячейки либо мертвы, либо в тюрьме. Принесены в жертву ради помилования.

Я зажмурилась. Каких трудов мне стоило разбить Синдикат на отдельные изолированные группы, зато теперь, угодив за решетку, ясновидец мог выдать очень ограниченный круг лиц. Слабое, но утешение.

– Ну хоть додумался не выдавать убежище. – Хиромантка скривилась. – Значит, капля совести еще сохранилась.

– Чем я могу помочь?

– Нам нужны союзники и новое пристанище для тех, над кем нависла угроза и чей вклад неоценим для общего дела. Элиза надеется, ты уже наладила контакт с местным Синдикатом и они не откажутся выручить нас провизией или кровом.

– Контакт я наладила сразу по приезде. – Я подавила приступ кашля. – К несчастью, Старьевщик уже запустил в Синдикат свои щупальца, поэтому на местных особо полагаться не приходится.

Иви опять посуровела:

– Собственно, это и есть вторая причина – предупредить парижский Синдикат о Старьевщике. Мы выяснили, что он бежал во Францию.

Хиромантка была его подельницей и, сама того не подозревая, помогала ему отбирать ясновидцев для серого рынка, а в благодарность Старьевщик продал ее рефаитам. По его милости над ней полгода глумился монстр. Наконец Старьевщик организовал убийство ее возлюбленной. Если бы не свидетельство Иви, мы бы так и не узнали о контрабанде живым товаром.

– Его дни сочтены, – заверила я. – С ним разберемся, но позже.

Звякнул таймер духового шкафа. Потянувшись, я двинулась на кухню, где Арктур загружал посудомойку, и стала накрывать на стол.

Пока Иви ела, я рассказала ей все, начиная от вылазки в отель «Гаруш» и заканчивая встречей со скитальцами. Умолчала только про «Домино». Ради ее же безопасности пусть Иви думает, что идея принадлежала нам с Арктуром.

Иви сосредоточенно внимала, хмурилась и уплетала за обе щеки так, словно за ней гонятся. Услышав про Кэда, она наморщила лоб:

– Помню его. Он не особо зверствовал, в отличие от других «алых туник». По крайней мере, не издевался надо мной в открытую. Но шашни с Фрер… – Хиромантка поморщилась. – Он что, мазохист?

– У меня тот же вопрос.

Я снова завела рассказ. С каждым новым откровением взгляд Иви становился все суровее. Когда информационный поток иссяк, хиромантка залпом допила чай.

– Не в моих правилах говорить такое, – пробормотала она, – но, похоже, сам эфир послал меня сюда. – Иви отставила чашку. – Во Второй Шиол пойдем вместе.

Я предполагала такой исход, едва увидев ее под фонарем.

– Путь предстоит долгий и трудный. Неизвестно, кто или что поджидает нас в конце.

– За Тубана ручаюсь, – впервые за полчаса произнес Арктур. Мы с Иви обернулись.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– Тубан – не дипломат, не политик и не стратег. Жестокость – его единственный талант, применение которому есть лишь во Втором Шиоле. – Рефаит нарочно не повышал голос, чтобы не пугать Иви. – Я ни в коем случае не пытаюсь тебя переубедить. Просто предупреждаю.

– Если он там, мало ему не покажется! – зашипела хиромантка. – Удавлю собственными руками.

– Заклинаю тебя, не связывайся.

– Почему? – с горечью произнесла Иви. – Потому что я ничтожество, не представляющее для него угрозы?

– Нет, потому что тебе посчастливилось выжить, для Тубана это худшее наказание.

Иви вытаращила глаза. Такое выражение я неоднократно наблюдала у себя в запотевшем зеркале ванной, когда смотришь в него, а тьма вокруг сгущается.

– Ему не удалось сломить тебя. Не удалось прикончить, – продолжал Арктур. – Для Тубана нет более страшного унижения, чем проиграть смертной. Он считал тебя слабой и ничтожной, но ты доказала обратное. Каждый твой вдох ранит его сильнее самого острого клинка. Умри от его руки, и он победит.

Иви судорожно сглотнула, губы тряслись. От прерывистого дыхания выпирали ключицы.

– Он прав, – тихо вторила я, – Тубан прихлопнет нас как мух. Лучший способ уязвить его – выжить.

– Вне зависимости от моих планов на Тубана, я иду с вами! – отрезала Иви. – Хочу внести свою лепту в общее дело.

– Воля твоя. – Помолчав, я встала. – А теперь нам нужно отдыхать, набираться сил перед долгой дорогой. Иви, твоя постель готова.

– Так неудобно… – засмущалась Иви. – Получается, ты уступаешь мне спальню, хотя сама чувствуешь себя неважно.

– Банальная пневмония, – успокоила я. – Видела бы ты, какую прелесть выкачали у меня из легких.

– Пневмония?! – ужаснулась Иви. – Пейдж, это не шутки. От нее столько народу полегло на Джейкобс-Айленде.

– Все нормально. – Я продемонстрировала ей пластырь на локтевом сгибе. – Лечение идет полным ходом.

– Ладно. – Хиромантка уставилась в пол. – Есть еще одно… поручение.

Я поощрительно кивнула. Иви полезла в карман пальто и вытащила сверток.

– Не знаю, откуда Элиза его взяла, – пробормотала она, стараясь не встречаться со мной глазами. – Наверное, от человека, который организовал твой побег из архонта. В общем, это тебе завещал отец.

У меня загудело в ушах.

– Соболезную, Пейдж. – Голос Иви раздавался словно издалека. – Не знаю, кто мои настоящие родители, но могу вообразить, что бы со мной творилось, потеряй я Верна или Винн.

Я молча взяла сверток, обернутый в восковую коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. Иви вышла из комнаты, оставив меня наедине с единственной вещью, сохранившейся от отца.

Сверток лежал на подушке – непроницаемый и безмолвный. Прошло немало времени, прежде чем я взяла позаимствованный из кухни нож и поднесла его к туго завязанной бечевке.

Стиснув рукоять, большим пальцем выровняла лезвие, зафиксировала его – и одним взмахом перерезала шпагат.

Обертку скрепляла восковая печать. Сорвав ее, я медленно развернула бумагу – внутри оказалась небольшая, длиной с сигару, шкатулка из яблоневого дерева. Я поднесла ее к лицу. Шкатулка едва уловимо пахла гвоздикой и чем-то еще.

Бабулей. Ее духами. Понятия не имею, из чего состоял аромат, но я бы узнала его из миллиона. На каждую годовщину дедушка дарил ей по флакону, и бабуля растягивала его, как могла, экономила каждую каплю. Иной роскоши она себе не позволяла, и вот теперь, спустя столько лет, крупицы аромата запечатлелись в резной деревяшке.

Бабушка касалась этой шкатулки. Вспомнились ее сильные руки, широкие ладони, заскорузлые от тяжкого труда. Когда мне минуло три года, корова отдавила ей кончик безымянного пальца, даже пришлось ампутировать фалангу. Бабуля часами пропадала на кухне и, орудуя штемпелем, оттискивала медоносных пчел на головках взбитого вручную масла. Клиенты доверяли пчелиному оттиску. Наша ферма славилась медовым