— Наташа, папа пришел. Привет, — произнес Родик.

Она обернулась, хмуро ответила: «Здравствуй» и опять отвернулась.

Родик, не зная, что делать, возвратился в столовую. Лена сидела в его любимом кресле и сосредоточенно смотрела телевизор.

— Лена, я приехал, чтобы закончить начатый разговор. Выключи телевизор и позови Наташу. Надо поставить точки над «и». Я не могу и не хочу жить в состоянии неустроенности и неопределенности.

Она молча выключила телевизор и направилась в спальню. Оттуда донеслись голоса. Родик прислушался. Всего разобрать было невозможно, но одну фразу дочери он четко услышал:

— Чего он пришел? Гони его к этой черной вороне!

Родик, уже и без того раздраженный, вскипел и бросился в спальню. То, что он говорил, потом не поддавалось воспоминаниям. Наконец он попытался взять себя в руки. Это ему частично удалось, хотя все тело дрожало, а голова горела и кружилась. Развернувшись, он ушел в столовую. Сел в свое кресло и, чтобы как-то отвлечься, включил телевизор, но почти сразу выключил его. Вскочил и вернулся в спальню. Стараясь говорить спокойно, он предложил:

— Я понял, что произошло. Я же тебя, Лена, просил не настраивать ребенка. Однако, что случилось, то случилось. Теперь, Наташа, решение принимать не имеет смысла. Оно твоей мамой в одностороннем порядке принято. Мой удел — только его техническая реализация. Так вот… Даю вам месяц. Я куплю для вас в течение недели двухкомнатную квартиру. Оформлю ее, естественно, на тебя, Лена. Из этой квартиры забирайте все, что хотите, кроме моих личных вещей, кресла, коллекций и книг. Ровно через месяц я поменяю замки и перееду сюда. Если что-то будет надо для обустройства вашей новой квартиры, я это профинансирую. Дальше живите самостоятельно. Деньги на Наташу давать буду. Захочет со мной общаться — я для нее открыт. Надеюсь, она повзрослеет и поймет, что была не права, а ты, Лена, перестанешь натравливать на меня дочь. В конце концов, это невыгодно в первую очередь ей, а ты, как мать, должна это понять. Да… Как только я оформлю на тебя квартиру, разведемся. Надеюсь, в суд ты не пойдешь. Еще и такого позора не хватало. Все ясно?

Не услышав ответа, Родик развернулся, сорвал с вешалки куртку и, забыв надеть ботинки, вышел. Дойдя до лифта и сообразив, что он в тапочках, возвратился. Однако дверь уже захлопнулась. Пришлось позвонить. Лена открыла щелку, протянула ему ботинки и снова затворила дверь. Родик опешил, но сдержался. Обулся, аккуратно поставил тапочки на коврик и ушел.

Как доехал до Химок, о чем разговаривал с Оксой и даже как заснул, наутро он вспомнить не мог или не хотел.

Лежа в кровати, он, как обычно, спланировал день. Потом встал, умылся, позавтракал, оделся, спустился во двор, завел машину и поехал в офис. Все это он производил автоматически, как бы глядя на себя со стороны. В душе его поселилась какая-то тянущая боль, изжить которую пока не удавалось.

Тому, кто подлость совершил и не подумал о позоре,

Потом придется испытать и неожиданное горе.

М. Ас-Самарканди

Найти бывшего директора Центра HTTM, а теперь председателя совета директоров одного из самых популярных коммерческих банков Москвы оказалось для Родика несложным.

По домашнему телефону ответил знакомый женский голос. Родик представился и в ответ услышал:

— Родион! Конечно же, я вас хорошо помню! Почему нас забыли?

— Не забыл. Жизнь нас разбросала в разные стороны. Это по сегодняшним меркам — обычное дело. Как поживаете?

— Все хорошо, но волнительно. Борю видим редко. Дел у него больше, а всего остального — меньше. Очень за него волнуюсь. Он не с нами теперь живет. А как у вас?

— Жаловаться не на что. Живу нормально, хотя все чаще былые времена вспоминаю. Было душевнее и проще. С Борисом мне надо переговорить. Как с ним связаться, не подскажете?

— Конечно. Записывайте его телефоны… Лучше звоните по прямому на работу. Домой без толку. Я даже этот телефон не даю. Он если и дома, то трубку не возьмет. Через секретаря тоже можно не пытаться. Она у него вредная. Даже меня не всегда соединяет. Звоните во второй половине дня или рано утром. Застать его нелегко. Я ему скажу о вас, давайте запишу ваш номер… Передам. Он обязательно с вами свяжется.

— Спасибо. Особенно себя не утруждайте. Я сам до него дозвонюсь. Желаю самого наилучшего! Здоровья в первую очередь. До свидания.

На второй день Родику удалось связаться со старым знакомым.

— Борис Михайлович? — официально спросил Родик и, услышав положительный ответ, добавил: — Боря, привет! Это Жмакин.

— Да, слушаю…

— Боря, это ты? — переспросил Родик.

— Я это, Родион Иванович, у меня совещание. Перезвони позднее. Лучше через секретаря. Извини.

В трубке раздались короткие гудки. Родик, чувствуя досаду, растерянно вертел телефонную трубку в руках. Тон разговора ему не понравился, хотя можно было предположить, что Борис действительно занят.

Он занялся другими делами, стараясь избавиться от неприятных ощущений. Вскоре ему это удалось, и о том, что надо перезвонить, он вспомнил, когда рабочий день уже кончился. Полагая, что это касается лишь секретаря, Родик опять набрал номер прямого телефона. Гудки свидетельствовали о том, что линия занята, и Родик продолжил дозваниваться. Однако это никак не удавалось. Раздосадовавшись, он решил отложить дальнейшие попытки до завтра.

Утром Родик поехал на склад. В свете последних событий он решил сам разобраться в ситуации с товарами, привезенными Сергеем.

Увидев их, он был немало удивлен, хотя по бумагам уже ознакомился с ассортиментом. В одном углу громоздились коробки с летней обувью, средняя стоимость пары которой, если верить инвойсам, составляла меньше одного доллара. Вероятно, она была изготовлена из дешевого кожзаменителя. Рядом стояли огромные ящики, заполненные прозрачными коробками. Из одной Родик вынул бюстгалтер и трусики. Качество этих изделий оставляло желать лучшего: лямки бюстгалтера были перекручены, из пояса трусиков торчали какие-то нитки, которые, по комментариям Серафимы, являлись кружевами. Зато стоил этот убогий комплект почему-то больше трех долларов. Предположить, что кто-то станет покупать такое барахло даже по оптовым ценам, было невозможно, а уж о розничной продаже говорить не приходилось, поскольку тогда цена превысила бы среднемесячный оклад москвича. Еще хуже обстояло дело с одеждой. Здесь лежали в основном женские вещи небольших размеров. Родик, насмотревшийся на турецкий рынок, не сомневался: цены не соответствуют качеству. Более того, попытка Серафимы сложить из юбки и жакета костюм не увенчалась успехом. Это были и по расцветкам, и по фасонам совершенно не подходящие друг к другу вещи, и это, даже с дилетантских позиций Родика, только усложнило бы реализацию. Вещей этих лежало на складе бесконечное множество. Небрежная упаковка и вовсе превратила их в груду разноцветного тряпья, придать которому товарный вид было не просто. Каждая вещь требовала по меньшей мере глажки. Серафима продолжала вынимать из ящиков спрессованную одежду, и вскоре помещение стало напоминать свалку. Родик почувствовал прилив злости и, выругавшись про себя, в сердцах произнес: