— Симпатичная?

— Обыкновенная.

— Лучше, чем я?

Он молчал, глядя на меня в окно.

— Лучше, чем я? — снова спросила я.

— Это ведь дело вкуса, — наконец произнес он. — Мне трудно судить. А это для вас важно?

— Почти нет. Но все-таки?

— Хуже, чем вы. — Он вздохнул.

Виталик заворочался. Надо было торопиться.

— Сергей, — сказала я. — По-моему, Виталик умер. Но у меня есть план. Съездите на пятачок. Он старый клиент, пользовался услугами местных проституток, сажал дилеров к себе в машину. Они должны знать пароль на открытие дверей. Узнайте, пожалуйста. Тот парень, который показал вам дорогу сюда, он наверняка знает. Вы очень много ему заплатили. Он скажет.

— Ладно. Но это последнее мое одолжение. — Гергиев сложил трубку. Его машина проехала мимо меня, выехала на гравий, давя пластиковые космолеты и двинулась в сторону кустов.

Как только она проехала кусты, я двинула плечом так, что начавший приходить в себя Виталик врезался лицом в приборную панель.

— Черт! — испуганно произнес он, медленно отстраняясь. Потом повернулся ко мне. Глаза были мутными, но не злыми.

— Как дверь открыть? — спросила я.

— Сейчас. — Он потряс головой. — Слушай, как там тебя... сделай одолжение, достань из бара воду.

— Где бар?

— Сзади.

Пригибаясь, я пролезла назад, открыла бар, достала бутылку воды и пару шоколадок — для себя. Виталик судорожно сглотнул.

— Как жрать хочется! — сказал он. — Поехали куда-нибудь покушаем? Ты это... кто?

— Я проститутка. Ты обещал мне сто тысяч.

— Дорогая! — уважительно произнес он. — Надеюсь, оно того стоило?

— Стоило, стоило, — успокоила я его.

— Давай карточку.

Я протянула свой пустой пластиковый кошелек. А что? Денег у меня не осталось, спасибо «Джагану», а до зарплаты еще пять дней.

Виталик потер лицо ладонями, взял мою карточку, засунул в прибор на панели, стукнул по экрану, указывая сумму.

— Держи. Давай воду. Я сейчас умру...

— Открой дверь.

Он снова тюкнул по панели, видимо, промахнулся, потому что вдруг заиграла музыка. Виталик выругался, тюкнул снова. Дверь мелодично пискнула и открылась.

— По маленькому хочешь? — добродушно спросил Виталик.

Я не ответила, времени у меня было мало.

Уже темнело. Теплый ветер погнал пластиковый пакет по гравию, зашумели кусты. Человек в трубе завозился, приподнял голову, повернулся на другой бок. Синяя машина выехала из-за стены, окно приоткрылось, из него вылетел обычный шприц — настоящий, можно сказать, антикварный. Где-то вдалеке зажглась рекламная голограмма.

Я подошла к стене. Под ногами у меня был самый разнообразный мусор. Сотни наркоманских устройств, обертки от шоколадок, пластиковые бутылки, презервативы, перчатки, снова устройства, немало было и шприцев. Я медленно шла, глядя себе под ноги. Вот кусты, от которых шла толстуха, вот ее дорога к этой стене. Как она шла? По кратчайшему пути? Нет, по удобнейшему. Она ведь боялась упасть.

Гравий приятно хрустел... Все эти дни мог быть ветер — он усиливается к вечеру и дует, в основном, на север. Я пошла к бетонной плите, под которой расцвел ярко-красный цветок: ослепительно прекрасный цветок папоротника, открывающий клады... Стоимость кладов я еще не определила... Я встала над этим цветком и сказала ему: «Здравствуй, милый!»

Цветок назывался «Веревки Веревкина». Хорошо раскрученная компания, я как-то продавала ее акции, вот уж не думала, что и меня коснется этот немного смешной бизнес. Я обернула руку краем ветровки и нагнулась над пакетом. Затем открыла сумку, ласково оглядела ее содержимое: в числе прочего там лежал и электронный пистолет (повезло Виталику, что я им не воспользовалась). Только я уложила пакет в сумку, за кустами заплясали огни машины.

За моей спиной раздались звуки рвоты: Виталик, вывалившись из передней двери, освобождался от остатков своего удовольствия.

Машина Гергиева шуршала по гравию, приближаясь ко мне.

— Освободились? — спросил следователь в открытое окно.

— Только вы уехали, он пришел в себя.

— Что это с ним?

— А вы не видите?.. Странный кайф, не правда ли?

— Вы никогда не пробовали?

— Нет, что вы.

— Боялись?

— Да, но не привыкания, а самих ощущений. Снов разума, так сказать.

— Поехали, я доброшу вас до пятачка. Там я видел вашу машину. Вы ее даже не закрыли.

— Да кому она нужна...

— Не скажите. Передняя панель разворочена.

— Вот сволочи! — без особой злости сказала я. — Но это стоит тысяч пятьдесят, не больше. По сравнению с «Джаганом» — фигня.

— Все не можете успокоиться?

— Четыреста тысяч для меня большие деньги. Месячная зарплата.

— Как акционер я чувствую вину.

— Не надо чувствовать вину, лучше повысьте жалованье. Кстати, я тут заработала, представляете? Виталик заплатил мне сто тысяч!

— За что?

— За то, — гордо объяснила я.

Он махнул рукой, видимо, не поверив. Я залезла к нему в машину. Она была поскромнее Виталиковой. В прошлый раз следователь-акционер был на другой.

— Дело Горика передали в суд, — сказал Гергиев, когда мы поравнялись с кустами. — Но некоторые неувязки все-таки остались. Вполне возможно, что суд не сможет закрыть на них глаза.

— И что тогда?

— Тогда часть обвинений с Горика будет снята. Адвокат пытался убедить его мать отказаться от своих слов. Если бы она на это пошла, дело бы не выглядело таким очевидным. Хотя домработница Татарских и опознала в ней толстуху, которая подъезжала к дому за две недели до смерти Елены.

— Ливанка? Она говорила, что плохо разглядела ту женщину. Кроме того, она была в темных очках.

— Необычная полнота — вот характерный признак. К тому же, на ливанку немного надавили... У нее паспорт не в порядке. А им надо срочно избавляться от убийства, закрывать дело. Заканчивается квартал. От этого зависят зарплаты очень многих людей.

— У матери Горика нет никакого алиби?

— Абсолютно никакого. Она всегда сидела дома, часто мучилась высоким давлением. Вообще забитая, необразованная женщина. Твердит одно и то же: что готова принести себя в жертву во имя сына. Похоже, она верит, что это он украл и убил. Наверное, ей кажется невероятным, что власть может ошибаться... Удивительно, что в наше время остались такие люди.

— В этом районе таких — больше половины!