– Такова моя натура, Эдди, – ответила женщина. – Тяга к дикости. – Она покачала головой. – Что, Джон Уилз, не подходите на эту роль? Хорошие глаза, красивые руки. Мне нравятся мужские руки. Когда я говорю «мужчина», то не имею в виду старого распутного извращенца. Эдди, я заплачу за эту порцию Джона Уилза, чтобы заслужить прощение. – Она оперлась подбородком на руки, но глаз с Джона не сводила. Казалось, ей требовалась опора, чтобы не клевать носом. – Алкогольное помутнение. Я вас знать не знаю. Откуда. Что бы вы ни наделали, вы мне незнакомы. А вам известна Прим? Навещала нас раз или два в месяц. Не представляете, что может вытерпеть женщина, если ей платят. Волосатый паук, руки, словно влажные присоски, и шарят, шарят, шарят… Нет, Джон Уилз, я вас в глаза не видела. Не знаю вас, что бы вы там ни натворили.

Ее подбородок соскользнул с рук, и она уронила голову на стойку.

– Господи, отключилась, – воскликнул Эдди и подал знак одному из метрдотелей. – Я заметил, как она писала ногами, когда входила сюда.

Метрдотель был недоволен.

– Не надо было ей наливать, – пожурил он бармена.

– Я не наливал, – оправдывался Эдди. – Всего каплю вермута, остальное вода. Она просила двойную водку, только я понимал, мистер Дельгреко, что это свалит ее с катушек.

Дельгреко повернулся к Джону:

– Прошу прощения, сэр, что доставили вам неудобство.

– Никакого, – ответил Уилз. – Я так понимаю, что она проживает в отеле, могу ей помочь добраться до номера.

– Нет необходимости, сэр. Дело для нас привычное. – Он подозвал официанта. Джон едва успел подвинуться в сторону, как женщину вытащили из бара.

– Служебный лифт за углом, – объяснил Эдди. – Нам не в первый раз приходится укладывать ее баиньки. Удивительное дело: когда надирается, из нее так и прет, как она ненавидит мистера Муна. Не понимаю, почему Марго продолжает у него работать, если испытывает к нему такие чувства.

– Наверное, хорошо платит, – предположил Джон.

Себе же сказал совершенно иное. Вот еще человек, который попал в ловушку Обри Муна. «Что бы вы ни наделали, вы мне незнакомы»? Неужели она его вычислила и догадалась, зачем он появился в «Бомонте»? А эта фраза – пьяное обещание не выдавать.

Во вторник Джон Уилз заказал завтрак в номер. Хотел без свидетелей просмотреть утренние газеты. Он не спешил делать ход, поскольку не знал, в какую сторону идти и как поступить.

Газеты по-разному освещали историю Муна. Но даже «Таймс» не удалось смягчить рассказ – все было слишком странным: самоубийство известной проститутки, нанятой Муном, полученное ею письмо и безумный заговор с целью убить ее клиента. Газета строго придерживалась фактов и дословно приводила текст письма. Мун не сделал «Таймс» никакого заявления. Полиция обещала известному писателю защиту. В службе окружного прокурора взялись за расследование явной угрозы его жизни. Статью сопровождала краткая информация о жизнедеятельности Муна, очевидно, взятая из справочного отдела газеты. Перечислялись книги и пьесы, упоминалось о его карьере корреспондента во время двух войн, назывались литературные призы и завоевавшие награды фильмы. Но не проливалось ни капли света на истинный характер Великого человека.

«Гералд трибюн» подавала материал в том же ключе, но сопроводила фотографиями на внутреннем развороте. На одной из них Мун был изображен рядом с недовольным на вид Бернардом Шоу. На другой – на террасе своей виллы в Каннах рядом с известной итальянской кинозвездой. Третья возвращала зрителя к дням Первой мировой войны – Мун в форме, с офицерской тросточкой беседует с красавцем принцем Уэльским на улице разрушенной французской деревни. На четвертой рядом с ним была темноволосая женщина с прической начала двадцатых годов. Подпись гласила: «Звезда английской сцены Виола Брук, постоянная спутница Муна в послевоенные годы, чье внезапное исчезновение наделало не меньше шума, чем дело загадочно пропавшего судьи Джозефа Кретера».

Имя Джону Уилзу ничего не сказало. Виола Брук исчезла до того, как он родился. Зато расстаралась желтая пресса. Репортеры «Новостей» прекрасно знали свое дело. Газета поместила снимок мертвой девушки в «шикарном номере, где она развлекала большинство из своих клиентов». Памела Прим было сценическим именем. Девушка начинала танцовщицей в мюзиклах на Бродвее. А по-настоящему ее звали Морин О’Коннор. Она родилась в маленьком шахтерском городке в Западной Пенсильвании. После того как отца завалило на шахте, мать сбежала с джазистом, оставив дочь на попечение соседям. Газета открыто рассуждала, почему враг Муна выбрал Прим в качестве его возможной убийцы. Почему она могла его возненавидеть. Члены Нобелевского комитета, присудившего ему премию в области литературы, не узнали бы в Муне человека, за которого голосовали. Его имя возникало в одном деле о разводе. Покончивший с собой французский министр объяснял в предсмертной записке, что до самоубийства его довели статьи Муна. Приводилась история Виолы Брук. Актриса удалилась со сцены после второго акта пьесы в лондонском Уэст-Энде, и больше ее никто не видел. После антракта ее уборная оказалась пуста. Муна обвиняли в клевете, но он выиграл процесс. И наконец, рассказывалось о бесчестье и самоубийстве Уоррена Макайвера.

Джон читал с холодным вниманием. Впервые в печатном издании выдвигалось предположение, что его отец, возможно, говорил правду. «Новости» не скрывали своего отношения к Обри Муну. В представлении газеты этот человек был отъявленным негодяем.

Другой таблоид содержал рубрику «В центре Шторма». Что касалось Муна, у Уилларда Шторма было преимущество перед всеми другими журналистами. Он числился в его приятелях. Просидел с ним чуть ли не весь день. И описывал дружка как одаренного, великодушного человека, жертву зависти менее способных людей, в прошлом боевого репортера, который в дни кризиса держал на вожжах не одного мирового лидера. Называл храбрецом – ведь он же не отказался праздновать свой день рождения, несмотря на пугающее открытие, что некий неизвестный обещал кучу денег за то, чтобы его убить. Никогда не бежал от опасности. Не испугается и теперь. Колонка кончалась предупреждением мэру, окружному прокурору, комиссару полиции и администрации отеля «Бомонт», что они в ответе за безопасность «великого человека». Возникало ощущение, что после такого предостережения власти должны дрожать, как овечий хвост.

Джон отложил газеты и допил остывший кофе. Неподалеку кто-то другой читал те же статьи и убеждался, что у полиции нет ни малейшего представления о том, кто мог заплатить Памеле Прим десять тысяч долларов за работу, которую она так и не выполнила. Редактор «Новостей» задавал еще вопрос: «Коль скоро Прим умерла, не нанял ли неизвестный недруг Обри Муна другого человека на роль его убийцы?» У Джона, когда повязывал галстук и надевал пиджак, пересохло во рту – он-то знал ответ на этот вопрос.

Пьер Шамбрен приветствовал Джона на удивление тепло.

– Ждал вас, Уилз!

На краешке стола управляющего отелем устроилась рыжеволосая женщина. Джон уже видел ее где-то раньше.