Рука Джека легла на ее бедро, и так как она не отстранилась, он прижался к ней всем телом. Кэндис вспыхнула, ощутив отчетливые признаки его возбуждения. Пальцы Джека с невыразимой нежностью скользнули по ее округлившемуся животу.

— Кэндис!

— Джек! — Она застонала.

Он крепко прижал ягодицы жены к своим чреслам и потерся щекой о ее волосы. Кэндис захотелось снова услышать, что он любит ее. Она легла на спину и повернулась к нему лицом. Их губы слились.

— Я боюсь повредить тебе, — прошептал Джек, обхватив ладонями ее груди и потирая большими пальцами увеличившиеся соски.

— Не бойся.

— Ты так прекрасна!

— Я похожа на корову.

— На прекрасную корову, — поправил Джек, слегка улыбнувшись.

Кэндис рассмеялась, но ее смех затих, когда он, обнажив ее грудь, взял в рот затвердевшую маковку. Как давно они не были вместе! Джек перекатился на спину, и она оказалась сверху. Он приподнял ее юбки, а затем занялся своими штанами. Кэндис почувствовала, как его плоть, вырвавшись наружу, уперлась в ее обнаженное бедро. Он скользнул пальцем в ее лоно, и она забыла обо всем на свете.

— Джек, пожалуйста!

— Да, любимая, да!

Он приподнял ее и опустил на себя. Они в один голос ахнули, ощутив свое слияние. Не выпуская бедер жены, Джек направлял их движения, ускоряя ритм, пока она не взорвалась, повиснув на его руках. Вслед за тем его крик, гортанный и хриплый, прозвучал в ночи.

Когда все кончилось, Джек притянул жену к себе и не выпускал из объятий, пока она не заснула.

Так прошло три дня. Днем они ехали, не торопясь и сохраняя видимость мира, хотя ничего между ними не решилось. А ночью со сладостной горечью предавались любви. Кэндис привыкла находиться на свежем воздухе и даже вошла во вкус. Джек рассказал ей о событиях на перевале Апачи и отредактированную версию набега на долину Соноита. До сих пор он старался не думать о том, что произошло на ранчо Уорденов. Но теперь воспоминания нахлынули на него. Он вспомнил женщину, ее искаженное от ужаса лицо, свой выстрел и кровь, обагрившую ее грудь. Ему стало тошно.

— Что-нибудь не так, Джек?

— Кочис недавно узнал, что мальчика, которого похитили у Уордена, увез родной отец — индеец, — сказал Джек, сменив тему. — Он не собирается возвращать сына, и я не виню его. — Но Джек не мог изгнать образа женщины из своей памяти. Никогда ему не забыть выражения ее лица. И того, что он убил ее.

— Солдаты действительно захватили жену и ребенка Кочиса, Джек?

— Да.

— Что с ними сделали?

— Увезли в форт Бьюкенен, а потом отпустили. Они вернулись пешком.

Кэндис представила себе путь, который пришлось проделать матери с ребенком от форта Бьюкенен до гор Чирикауа. Немыслимо.

— Они… не причинили ей вреда?

— Ты хочешь сказать, не изнасиловали ли ее солдаты? Если она что-нибудь и рассказала, то только Кочису. А он вряд ли станет распространяться на эту тему.

Джек так и не решился рассказать жене о Дати. Хотя Кэндис не совсем смягчилась, но не проявляла нарочитой холодности и отвечала на его страсть с не меньшим пылом. Джек боялся разрушить их хрупкую близость, наслаждаясь каждой минутой, проведенной с ней. И сожалел, что у них так мало времени.

— Ты думаешь, что я всегда буду жить среди апачей, Джек? — тихо спросила Кэндис на третий день.

— Конечно, нет.

— Стало быть, ты надеешься на благополучный исход и не собираешься воевать до победного конца.

— Войны всегда кончаются, Кэндис, — веско отозвался Джек.

Он не представлял себе, что будет дальше. Кочис поклялся, что никогда не простит белым предательства и будет сражаться, пока жив. Даже если случится чудо и удастся заключить мир, то на каких условиях? Кочис никогда не согласится уйти на отведенную правительством территорию и жить в резервации, отказавшись от свободы.

На четвертое утро, когда они разбили лагерь у подножия Драгунских гор, всего в пятидесяти милях от стойбища Кочиса, Джек решил рассказать Кэндис о Дати. Откладывать было невозможно. Чувствуя себя последним трусом, он наблюдал за Кэндис, свертывавшей постель, на которой они совсем недавно занимались любовью.

Когда она выпрямилась, Джек взял у нее скатку и привязал ее к седельным сумкам.

— Дати в лагере Кочиса.

Кэндис недоумевающе взглянула на него.

— Что? — Ее лицо побледнело от ужасной догадки.

— Кэндис, я все объясню тебе, — поспешно сказал Джек. — Все ее родные умерли. О ней некому позаботиться. И… она беременна. Поэтому я привез ее в лагерь.

Ошеломленная, Кэндис молчала.

— Как я понимаю, отец — ты. — Ее голос был на удивление тих и спокоен.

— Да.

Кэндис повернулась к нему спиной. Ей казалось, что она спит и видит дурной сон. Не может быть. Он не мог так поступить с ней.

— Это было всего один раз — еще до нас с тобой. Сразу после того, как я приходил к вам на ранчо за конем.

Другая женщина, другой ребенок. Кэндис хотелось смеяться и плакать. Невозможно представить себе большего предательства. Все то время, пока она была одна… думала о нем, тосковала… ждала его, он был с Дати. Со своей индейской любовницей.

— Кэндис? — неуверенно вымолвил Джек, испуганный ее неподвижностью и молчанием.

Она повернулась к нему. Лицо ее окаменело, но Джек чувствовал, что Кэндис борется со слезами.

— Я никогда не прощу тебя, — сказала она ровным тоном. — И требую, чтобы ты сейчас же отвез меня домой.

— Кэндис, я не мог поступить иначе. Скоро она будет не в том положении, чтобы добывать себе пропитание. Я должен был взять ее с собой. Хотя бы ради ребенка.

Она смотрела на него с холодным презрением.

— Избавь меня от этой лжи, Джек. Дати давно сказала мне, что она твоя любовница. Мне следовало поверить ей, а не тебе. Ты внушаешь мне отвращение, — сухо проговорила Кэндис, поражаясь собственной выдержке. Если она даст волю чувствам, то разрыдается. Вот что он сотворил с ней — разбил ее сердце.

— Она никогда не была моей любовницей! — сердито воскликнул Джек. — Кэндис, поверь мне! Апачи не спят с беременными женщинами с момента зачатия. Таков обычай.

— Вот как? Почему же ты спишь со мной? И при этом считаешь себя апачи, даже воюешь на их стороне. Впрочем, ответь мне на один вопрос: если вы не любовники, что же произошло? Непорочное зачатие?

— Это случилось всего один раз.

Кэндис охватила слабость, и она отвернулась, борясь с головокружением.

Джек молчал, не сводя с нее мрачного взгляда. Глубоко вздохнув, Кэндис спросила: